ILLYON |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » i’d follow you to the great unknown
♦ I'D FOLLOW YOU TO THE GREAT UNKNOWN ♦
haevn - promise // take that - giants
УЧАСТНИКИ
FABIAN LAGARD ♦ LEAH LAGARD
ДАТА И МЕСТО
Йотуннланд, вьюжень 1570 г.
АННОТАЦИЯhand in my hand, and we promised to never let go
it's all an adventure that comes with a breathtaking view
walking a tightrope
with you
фаби творит магию ♥
Некоторое время, проведенное в умиротворенных стенах диосийского храма, позволили Лее и Фабиану выдохнуть после всех пережитых тревог, и хорошенько подумать на тему того, что же делать дальше. Берега Йотуннланда неумолимо приближались, и ребром ставал вопрос о дальнейшей судьбе дерзкого Лагарда, планировавшего предстать перед ярлом Альборга рука об руку с его младшей дочерью, что много недель считалась в лучшем случае пропавшей без вести… а в худшем и вовсе погибшей.
Организовывая их побег из Бичеславии, Фабиан, по обыкновению, мало задумывался о собственной судьбе - сосредоточившись исключительно на стремлении довести Лею до безопасности родного дома, Лагард, впрочем, понимал, как сильно рискует сам.
Ведь ярл Бъёрклунд явно не обрадуется, увидев рядом с горячо любимой дочерью некоего проходимца, ко всему прочему еще и находящемуся в непосредственном родстве с Артуа.
У северян возникнет много вопросов, это Фабиан понимал - и даже готов был предоставить ответы.
Загвоздка лишь заключалась в том, как быстро ему смогут поверить?
Леа обещала, что в Альборге им будет хорошо. Что она сделает все возможное, дабы ее дом стал и его домом тоже. И Фабиан ей верил, конечно же - но оба понимали, что определенные обстоятельства, увы, но все же не подвластны упрямой северянке.
План сложился сам собой. Леа твердила, что ее отец, несмотря на демонстративную поддержку навязанного Йотуннланду диосизма, в тайне всегда оставался верным старым богам, и уж против их воли точно не пойдет.
Значит, нужно лишить его такой редкой роскоши, как выбор.
Если бы все в их жизнях сложилось иначе, и Фабиан просил руки дочери ярла в качестве сына короля, то он однозначно иначе представлял бы обстоятельства помолвки и прочих церемониальных традиций.
Но он не был сыном короля, с тех самых пор, как этот самый король предпочел его убить. Фабиан теперь большинству окружающих наверняка казался обыкновенным проходимцем, решившим охомутать благородную барышню, и обманом заставить выйти за него замуж.
Иронично, как судьба повернула почти в ту самую точку, в которой они оба начинали.
Только вот окружающие могут думать, что угодно, и едва ли их домысли могут оказаться еще более далекими от горькой истины. Фабиан сомневался - он не хотел выставлять девушку в дурном свете, не хотел, дабы она ссорилась с семьей, не хотел ее оскорбить или не дай Диос обидеть… Но сама Леа казалась непреклонной, утверждая, что это именно то, чего она хочет.
Хотел ли этого сам Фабиан?
Пожалуй, он не решался даже осмеливаться мечтать все последние годы о собственном счастливом браке, понимая, что оный возможен только в одном случае. Смирившись, и даже убедив себя в куда более благополучной судьбе Леи без его участия, Феб с трудом впускал надежду в свою душу, которая пусть постепенно, но все же просачивалась - с каждым поцелуем, каждым объятием.
Каждым упрямым утверждением Леи, что она больше его никогда не отпустит.
Церемония должна была пройти по языческим традициям, и лучше было ее провести уже на территории Йоттунланда - в одном из храмов соседнего с Альборгом Йутланда. Загвоздка заключалась в одном ключевом моменте - ни один жрец не согласится сочетать браком диосийца.
Леа переживала, пару дней не находя себе места, пыталась придумать план, как обмануть и скрыть принадлежность Фабиана к навязываемой северянам религии, но сам фламмандец, неожиданно возможно даже для самого себя, воспринял новые обстоятельства спокойно.
Он и так уже несколько лет носил языческую руну у сердца, да и никогда не воспринимал себя рьяным сторонником Диоса в любом случае, и, пожалуй, имел право богохульствовать и заявлять, что великий покровитель его родной Фламмансии не единожды его подводил.
Может, старые боги окажутся более благосклонны?
«И уж тем более не стоит начинать знакомство с ними с обмана» - именно так Феб сказал Лее, отрицая любую возможность обмана. К тому же, таким образом они оставят лазейку для ярла, в случае чего признать брак недействительным, или же организовать развод без их согласия.
Выглядя на удивление спокойным и чувствуя редкое умиротворение, Фабиан сдержанно улыбался, увлекая Лею в долгие объятия, и тихо шепча, что все будет хорошо.
Так оно и было - они отыскали жреца, что вел отшельнический образ жизни, и не стал задавать лишних вопросов. Он лично провел для Феба церемонию, призванную убедиться, что языческие Боги его все-таки принимают, и после нужно было пару дней подождать до самой свадьбы.
Много формальностей, что присущи брачным традициям благородных семей, в их случае были упущены. Не было пышной помолвки, достопочтенных матрон, что сопровождают невесту повсюду, громких объявлений и шумных празднеств. Были лишь двое людей, что очень любили друг друга, и считали, что заслужили быть счастливыми.
И когда, представ перед взором богов прямо посреди прохладной рощи, они обменялись клятвами в присутствии жреца, связав свои судьбы во всех смыслах, Фабиану даже показалось, что, пожалуй, это было самым естественным и закономерным событием за всю его жизнь.
Ведь не могло быть иначе.
Они вернулись в ближайшую таверну, где снимали номер. Хозяин, пусть уже и привык к странной парочке, что периодически пропадала в рощах вместе со жрецом, все же как-то подозрительно поглядывал на новобрачных, и сухо поинтересовался, когда им принести ужин.
Разобравшись с трактирщиком, Леа и Феб поднялись к себе.
- Обычно после церемонии следует пир, - усмехнулся фламмандец, снимая плащ и поглядывая на Лею. - У меня для тебя подарок… - он извлек из внутреннего кармана подвеску на грубоватой веревке, которую мастерил по ночам, когда Леа засыпала, а сам Фабиан напряженно прислушивался к каждому лишнему шороху. - Я в этот раз выбрал вишневое дерево - оно более стойкое к холодной погоде… - слабо улыбнувшись, Феб протянул руну, почти полную копию той, что у Леи уже была, девушке, уже своей жене, и после, не удержавшись, сам потянулся за долгим и нежным поцелуем.
I always shoot first, never ask questions.
Never think of consequences.
Фабиан, окружённый заботой, безопасностью и её ненавязчивыми, но регулярными напоминаниями о том, как сильно он нужен ей живой и здоровый, шёл на поправку удивительно быстро - намного быстрее, чем того ожидали и их спасители, и сама Леа. И чем стремительнее с его лица исчезала болезненная бледность, тем… тревожнее становилось у неё на душе.
Так не должно было быть, но Леа ничего не могла с собой поделать.
Тот памятный разговор выдался непростым, Леа говорила строго и довольно жёстко, но в конце концов этот подход себя оправдал. Узнав её с такой решительной стороны, Лагард больше не позволял себе мысли, что жертвовать собой - такая уж хорошая идея. А ещё, наконец осознав, насколько он важен для неё и насколько незаменим, Феб будто стал намного расслабленнее - почти не хмурился, часто улыбался, украдкой глядя на свою спутницу, и в целом смотрел в будущее, скрытое от них на северных берегах, с оптимизмом.
Возможно, он верил в лучшее впервые в своей жизни. И Леа, любя Фабиана всем сердцем, страшно боялась его веру не оправдать.
Что, если она не сумеет уберечь его от гнева йотуннгардцев?
Что, если всё, что она ему обещала, так и останется мечтой, что снова разобьётся о жестокую реальность?
Они никогда не переходили границы, но Леа так привыкла делить с Фаби одно ложе и засыпать, чувствуя его рядом, что часто забывала о том, что фактически всё ещё была обещана другому. И эта проблема тоже требовала от неё решения. Она ведь не может просто явиться в Альборг под руку с Фебом и ждать, что союз с Эвертом будет расторгнут в пользу фламмандца лишь потому, что она влюблена во второго?
Леа не могла поделиться этими переживаниями с Фабианом, и хотя скрывать свою тревогу у неё получалось совсем неплохо, но он, конечно, не мог не замечать, как беспокойно она ворочается по ночам, полагая, что он уже спит. Именно одной такой ночью он, мягко призвав её к ответу, положил конец её метаниям. Именно тогда они решились провернуть, казалось бы, самую безрассудную затею из всех... Но Леа, представив этот воплощённый в жизнь план лишь однажды, с той самой минуты больше не желала даже думать ни о каком другом исходе.
Сочетаться браком тайно, в чужом лене, не спрашивая благословения отца - что может быть безответственнее, чем это? Но в глазах Леи это решение выглядело совсем не таким, каким позднее наверняка представится отцу, братьям и Фрейдис. Она стремилась защитить дорогого ей человека, и это был самый надёжный способ. А ещё... Она просто очень сильно любила, и была любима в ответ. Леа хотела быть его, а сам Фабиан давным-давно, без всяких клятв, церемоний и даже без ведома самой Леи, пообещал себя ей и был верен своему слову много лет, по сей день. Кто в этом мире или в любом другом заслуживал её больше, чем он?
Её отец - самый могущественный человек в Альборге после кюны, но даже он не посмеет пойти против воли богов. И он поймёт её... Быть может, не сразу - но поймёт.
Ты всегда позволял мне самой выбирать свою судьбу, папа. И я её выбрала.
- Ты сильно изменился, - тихо, с нескрываемой нежностью в голосе говорит Леа, когда Фабиан заявляет, что не хочет начинать этот путь со лжи. Ей никогда не пришло бы в голову просить Феба изменить его убеждениям, как бы сложно им ни было, она бы не стала вынуждать его идти на такой серьёзный и, вероятно, необратимый шаг против его воли, сдаваясь перед натиском непростых обстоятельств... Ведь её, пускай она и была убеждённой язычницей, никогда не волновало то, что они с Фебом воспитывались в традициях разных религий.
Однако Фаби не колеблется и, кажется, совсем не переживает, что обрывает едва ли не последнюю ниточку, соединяющую его с родиной. Ещё одно, последнее «Ты уверен?» Леа произносит со счастливой улыбкой на лице, уже точно зная наперёд, что он не передумает.
Когда Фабиан тихо твердит ей, что у них всё получится, Леа устало кивает и доверчиво прижимается щекой к его груди, находя умиротворение в его объятиях. Они прошли такой долгий путь... Иначе быть просто не может.
В запасе у них ещё оставалось несколько дней перед отбытием, а также сутки в море, прежде чем они достигнут границ самого северного государства Иллиона, и Леа решила не терять время впустую. Чтобы её фламмандец, оказавшись в новой для себя обстановке, мог понимать хотя бы простую речь и был в состоянии представиться, она понемногу начинала учить его йотуннскому, пополняя словарный запас Фабиана на несколько новых слов каждый день. А оказавшись вдали от гостеприимного диосийского храма, на корабле, что должен был доставить их в Йутланд, Леа принялась рассказывать Фебу бесчисленные истории о богах, с которыми ему только предстояло вскоре познакомиться. Знать их было не так уж необходимо, но эти сказки здорово отвлекали от качки за бортом. Сама она, будучи урождённой северянкой, с детства была знакома со свирепостью холодного Валльмирского моря, и опасалась, что это путешествие станет испытанием для Фабиана. Но, кажется, напрасно: в отличие от других южан, по воле судьбы оказавшихся на этом судне и то и дело зеленевших от любой мало-мальски высокой волны, её возлюбленный держался бодро, не хуже настоящего йотуннгардца.
- Я так горжусь тобой, - вечерами Феб старательно бормочет себе под нос крайне непростые для фламмандца слоги и слова, а Леа долго, терпеливо, с любопытством наблюдает за ним, ласково обнимает за плечи и действительно гордится им так, что сердце щемит от нежности.
Когда они добираются до Йутланда, Фабиан уже даже понимает какой-то процент разговоров вокруг. Конечно, он всё ещё очень отличался от местных - вряд ли это когда-то изменится, и Леа не хотела это менять. Он даже её имя произносил иначе - порой на фламмандский манер, с лёгким ударением на последний слог... Но, чем дольше Леа наблюдала за тем, как Феб уверенно протаптывает себе дорожку в новую для него жизнь в совершенно чужих пока краях, тем сильнее убеждалась, что он справится, как справлялся прежде.
С одним весомым отличием - теперь ему не придётся делать это в одиночку.
Когда Леа Бьёрклунд видела границы Йотуннланда в прошлый раз, она убегала прочь от нежеланного брака, так далеко, как только могла. Сейчас же северянке, напротив, не терпелось вернуться - она всем сердцем стремилась домой, к родным берегам, чтобы именно здесь связать свою судьбу с тем, кого любила.
Сложись всё немного иначе, её свадьба стала бы для Альборга большим праздником, в котором лен давно нуждался. Ярл бы не поскупился на недельный пир, из Кашгардии, всего во второй раз с момента своей собственной свадьбы приехала бы с визитом Фрейдис вместе с Кейстутом, а сама церемония прошла бы в самом большом и почитаемом храме богини Миррин, куда собрались бы многочисленные родственники Бьёрклундов со всего Йотуннланда... В действительности же всё обернулось совсем иначе: Фабиан и Леа стояли не в храме, а в скромной роще, у них пока даже не было колец, но у Леи имелось кое-что гораздо важнее. Роскошь, которая не доступна даже королевам... Она приносила клятву в любви и верности мужчине, которого выбрало её сердце.
— Обычно после церемонии следует пир...
- В Йотуннланде за ней следует скорее недельная попойка и пара-тройка драк, - Леа сморщила нос и с улыбкой покачала головой. Неважно, чья это свадьба - бедняка или самого ярла, - хавсмак в этих краях лился нескончаемым потоком до тех пор, пока последний гость не утрачивал способность твёрдо стоять на ногах. - Так что я совсем не печалюсь, что у нас этого не будет... - Фрейр с Ярви точно не позволили бы будущему зятю остаться трезвым, а Лее всё же хотелось, чтобы Фабиан помнил этот вечер так же ясно, как будет помнить она.
Феб подошёл ближе, держа в руках нечто миниатюрное, до боли знакомое, и глядя на неё будто немного взволнованно - почти так же, как в первый раз. Но сейчас он улыбался - больше не было той юношеской неуверенности в глазах, не было страха быть отвергнутым девушкой, чьё положение в обществе было на порядок выше, чем его собственное. Девушкой, которой не пристало носить носить руну подобного значения...
Но Фабиан Лагард умел добиваться своего, как никто другой - и теперь эта девушка была его женой.
- Когда?.. Когда ты успел её сделать? - Удивлённо спрашивает его Леа, ведь с того случая в Дамакии, когда идея разделиться едва не стала для них фатальной ошибкой, они почти не расставались... Но вместо ответа Фабиан целует её, надолго лишая возможности и желания говорить, и в этот момент все её вопросы перестают иметь какое-либо значение.
Спустя какое-то время нехотя отстранившись, Леа приподняла рукой спадающие на плечи локоны, чтобы Фаби смог беспрепятственно надеть на неё руну. Когда та оказалась на её шее, северянка бережно коснулась её пальцами, старательно запоминая ощущения от первого прикосновения к сокровищу, которое будет с ней отныне и навсегда. Чуть темнее, чуть более гладкая, чем её предшественница, немного более массивная... Идеальная.
- Спасибо, - одними губами прошептала Леа, привстав на цыпочки, с благодарностью заглядывая Фаби в глаза и нежно целуя его вновь. Она даже не надеялась, что новая руна окажется у неё раньше, чем они доедут до Альборга, но теперь, чувствуя, как та вбирает в себя тепло её кожи, понимала, что только так будет правильно. Принимая этот недвусмысленный символ из рук Лагарда тогда в Кашгардии, Леа тем самым отвечала согласием на ту мысль, что он заложил в руну. И она продолжала носить её у сердца, даже когда на словах утверждала, что больше не желает его видеть...
А сегодня она стала его перед взором самих богов - и символично, что именно в этот день её руна вернулась к ней.
- Jag älskar dig, - проговорила Леа, словно вдруг решив преподать ему лингвистический урок в самый неподходящий момент. - Советую запомнить эту фразу, потому что слышать её ты будешь очень часто, - она смерила его шутливо-строгим взглядом, но, тут же мягко улыбнувшись, добавила: - Это значит "я люблю тебя", - прижавшись лбом к его лбу, Леа обняла Феба за шею и прикрыла глаза. - Конечно, звучит не так изящно, как на фламмандском, но... я люблю тебя, Фабиан Лагард, и я буду повторять это тебе на всех языках, которые знаю, - от переполняющих её чувств земля под ногами казалась Лее нетвёрдой, но Феб крепко держал её в своих руках, не позволяя ни пошатнуться, ни выскользнуть из его объятий.
Сейчас ей не хочется думать о том, как она будет объяснять случившиеся в её жизни перемены отцу. Как преподнесёт ему весть, что не собирается выполнять данное ему обещание. Что лишает его весомого союзника ради шанса на собственное счастье.
Сейчас ей просто хочется забыть обо всём - кроме Фабиана, чья улыбка напротив заставляет её сердце биться с такой скоростью, что Леа едва слышит собственные мысли.
- Тебе очень идёт, - она касается пальцами его рубахи, украшенной типично-нордическими узорами. Свои скромные свадебные наряды они приобрели у местных умельцев, и Лее страшно нравилось видеть Фаби таким - без брони, без оружия в ножнах... Словно война и вся жестокость, которыми полнились предыдущие годы его существования, остались для него где-то далеко позади - в прошлой жизни, из которой ей удалось его вытянуть прежде, чем стало бы слишком поздно. - У тебя точно... ничего не болит? - Осторожно интересуется она, невзначай касаясь его бока и собираясь этим ограничиться, но в последний момент передумывает и оставляет ладонь там же. Переглянувшись, они оба тихонько посмеиваются - рана его уже не беспокоила, и Леа, конечно, это знала, ведь она лично следила за его выздоровлением. Перестав смеяться, она с улыбкой ласково дотрагивается до его щеки. Взяв пару секунд молчания, Леа внимательно изучает его лицо и ловит себя на мысли, что прямо сейчас, спустя пять непростых лет, очарована им сильнее, чем когда-либо.
- Ты меня не обидишь, - наконец, негромко заверяет она и, бережно беря его ладонь в свою, сначала мягко сжимает, а затем укладывает к себе на талию. Леа знает, что после всего, что они пережили, Фабиан отчаянно боится ранить её, ненароком сделать что-то не так и одним неосторожным поступком утратить её доверие, которое восстанавливал так долго, так упорно, даже когда казалось, что она не собирается прощать его никогда.
За годы с момента их знакомства и влюблённости, случившейся с первого же взгляда, их доверие друг к другу прошло не одно испытание и не один шторм, но сейчас, в этот самый момент, Леа доверяет Фабиану безгранично.
фаби творит магию ♥
Многие люди из прошлого Фабиана Лагарда, повстречав его сейчас, тоже наверняка сильно удивились бы увиденному, ведь трудно был отрицать тот факт, что бастард короля Луи действительно сильно изменился.
Сложно сказать, когда именно это началось.
Оставшись один, среди огромного дворца в Шатруа, когда силуэт сестры, единственного человека, которому малыш Феб всецело доверял, исчез внутри стремительного отдаляющейся кареты, тогда еще совсем юный оруженосец Лагард отчетливо понял - ему придется учиться выживать в одиночестве.
Помощь, впрочем, периодически поступала, но на подкорках сознания, в эпицентре субстанции, что составляла саму суть его натуры, Фабиан оставался одиноким.
Он приучил себя к этому - полагаться только на себя, не отступать, что бы ни случилось… и не позволять себе сближаться с кем бы то ни было. Ведь, как молодой бастард успел уяснить на собственном опыте не единожды, ничего, помимо боли, привязанность к другим людям не приносит.
Пожалуй, даже эмоции, которые Лагард испытывал к собственному отцу, едва ли когда-либо можно было назвать сыновьей любовью. Когда то в его душе горело восхищение - желание во что бы то ни стало заслужить хотя бы удовлетворительный кивок. После оно трансформировалось в раздражение, из которого зажглась ненависть… внезапно погасшая, оставляя лишь равнодушие. В какой-то момент Фабиан с удивлением осознал, что не в данный момент уже не испытывает по отношение к корою Луи ни-че-го. Ни единой яркой эмоции, что была бы хотя бы отдаленно сопоставимой с чувствами, вызываемыми присутствием светловолосой северянки, столь внезапно и решительно вновь ворвавшейся в его жизнь.
И заставившей забыть об одиночестве.
Сразу после знакомства, когда Лагард еще делал вид, что продолжает следовать плану, и окучивал Лею со свойственной ему решительностью, те немногие стражники, что решались на приятельское общение с презираемым большинством окружающих бастардом, замечали тесное общение Фабиана и сестры княгини Кашгардской, и, сопровождая вопросы недвусмысленными улыбками, настойчиво пытались узнать «ну и как она?».
Часто добавляя, что, мол, «а вот у меня йоттунок еще не бывало».
Феб отшучивался, а иногда и огрызался, грубо ставя подчиненных на место, после улавливая громкие и нагловатые смешки - в целом, никого не удивляло, что Лагард не желал делиться пикантными деталями.
Хотя бы потому, что он никогда так не делал - ни с одной из своих не таких уж многочисленных пассий.
Но вот, пожалуй, многие бы очень удивились узнав, что делиться, по сути, было и. не чем.
Как только все происходящее стало слишком серьезным, еще даже сам не до конца данное открытие осознав, Фабиан отчетливо понял, что не переступит черту с Леей - и явно не потому, что ему не хотелось этого сделать.
Все его желания отчетливо читались в потемневшем взгляде, после каждого поцелуя и объятия.
Но, будучи бастардом сам, и впервые за всю свою жизнь допустив мысль о возможном будущем с женщиной, к которой он начинал испытывать нечто куда большее, чем простое стремление удовлетворить свои инстинкты, Фабиан понял, что хочет сделать все правильно.
Что не может позволить появиться и тени недостойных подозрений, которые затронут и неотвратимо испортят ее репутацию.
Лагард ни с кем не делился этими мыслями, ведь знал, что его никто не поймет - ни злополучные «приятели» из стражников, ни отец… ни уж тем более Виенна, после часто бросавшая фразы из серии «Чем же тебя так впечатлила эта белобрысая вчерашняя язычница? Неужели так хороша? Так я лучше… может, проверишь?»
Темный взгляд сестры, пытавшийся проникнуть в самую его душу, оставлял Фабиана равнодушным. Он упрямо хранил все свои чувства при себе, и даже когда сдался в попытках вернуть благосклонность Леи - совсем незадолго до собственной «гибели».
Фабиан был рад, что во временную могилу уносит хоть что-то, принадлежавшее лишь ему одному - воспоминания о Лее были, пожалуй, одним из немногих крючков, что удерживали фламмандца на плаву в самые тяжелые и невыносимые моменты.
Впадая в состояние странной полудремы, поддаваясь зловонному течению и почти опуская руки, он видел перед собой синеву знакомых глаз, и резко начинал грести - только вперед, не оглядываясь.
И вот сейчас, сжимая Лею в своих объятиях, ее взгляду будучи не в силах противостоять уже давно, а сейчас еще и имея полное право называть упрямую леди своей женой, Фабиан окончательно убедился - вероятно, хоть что-то в своей жизни он сделал правильно.
Будущее его не пугало - скорее интриговало. Упорно изучая йотуннский, что казался пусть не слишком благозвучным, но достаточно понятным, если приложить усилия, Лагард ждал следующего этапа, который, безусловно, вполне может принести за собой новые риски и опасности.
А, потому, времени сейчас он терять не хотел. По опыту зная, насколько быстротечным и невозвратным бывает это самое время.
Леа, с готовностью и благодарностью надевая руну, смотрела ему прямо в глаза, и Феб вновь ощутил, насколько неважным и далеким кажется весь окружающий мир. И совсем не имеет значения, что их свадьба прошла слишком тихо и слишком скромно.
Не важно, что сейчас они стоят прямо посреди невзрачной комнаты в таком же невзрачном дорожном трактире на окраине Йутланда.
Внешняя мишура никогда не играла для Фабиана Лагарда ключевой роли, и ему потребовалось немало лет, и много болезненных событий, дабы наконец-то этот факт принять и признать.
Пальцы Леи коснулись его зажившей раны на боку, и Феб улыбнулся.
- Точно, - едва слышно прошептал он, склоняясь к ее уху. - Совсем не болит.
Будучи по обыкновению молчаливым, Фабиан резонно решил, что сейчас слова будут точно излишними - и когда его рука опустилась на девичью талию, поспешил прижать Лею еще сильнее к себе, накрывая губы решительным поцелуем.
Путаясь пальцами в длинных локонах, чувствуя, как теряет голову, но стараясь действовать нежно и неспешно, он целовал сперва нежную щеку, а после и шею. С трудом оторвавшись от гладкой, почти шелковистой, кожи, Феб взглянул Лее в глаза, понимая, что никакие мысли или действия не в состоянии выразить весь тот ураган, что творился сейчас в его душе.
Проводя ладонью по ее спине, Фабиан достаточно ловко справился с завязками скромного свадебного платья, с вышитым руническим узором, цвет которого прекрасно сочетался с глазами невесты - но даже несмотря на то, как им обоим шли их наряды, очень хотелось поскорее от них избавиться.
Достаточно ослабив шнуровку, Феб позволил рукавам оголить покатые девичьи плечи. Совсем скоро все платье оказалось на полу, и другая одежда не заставила себя ждать - постепенно раздевая друг друга, они приближались к кровати. Продолжая нежно водить губами по ее скулам и шее, и рисуя пальцами витиеватые и беспорядочные символы на спине и руках, в какой-то момент Фабиан подхватил Лею, поднимая ее лицо до уровня своего, и, не прерывая поцелуй, опустился на кровать.
Нависнув над девушкой, он все же отстранился на несколько коротких мгновений, прежде чем коснутся губами плеча, уткнутся носом в ложбинку меж грудей, и после опускаясь ниже.
I always shoot first, never ask questions.
Never think of consequences.
Странный момент для подобных воспоминаний, но Лее вдруг вспомнилось, как она впервые попробовала алкоголь.
Ей было не больше пяти - она весь день провела у реки с местной детворой, в основном состоявшей из малолетних сыновей и дочерей слуг Бьёрклундов, тех из них, что были ещё слишком малы, чтобы помогать родителям в хозяйстве или службе. Брать в руки настоящий меч ей тогда ещё не разрешалось, оттого дрались они с мальчишками, заменяя оружие обыкновенными ветками, а когда тем наскучивало развлекать воинственную маленькую леди, она гналась за ними, лупя несчастных этой самой веткой по макушке, до тех пор, пока они не соглашались биться с ней вновь или не сдавались, признавая поражение.
Леа помнила, что жажда после таких погонь, в необычайно знойный для Йотуннладна день, была зверская. И что вода в кувшине, предложенном Хьярвардом, была какая-то странная - кислая и жгла горло... Когда до юной, но довольно сообразительной йотуннгардки дошло, в чём же дело, веткой по глупой голове в итоге досталось и Ярви, но гоготал он от этого ещё более гнусно, а вскоре хихикать с ним начала и сама Леа, уже едва стоя на ногах и понимая, что ей ещё никогда не было так весело.
Удивительно, но двадцать два года спустя Леа, с тех пор крайне редко притрагивавшаяся к крепкому алкоголю, помнила это чувство невесомости и собственной неуязвимости очень хорошо.
Так хорошо, чтобы понимать...
Что даже тогда, по случайности и наивности залпом выпив увесистую кружку забористой бормотухи, она не ощущала себя настолько опьянённой как в эту самую секунду, будучи абсолютно трезвой, просто смотря на Фаби и понимая, что теперь друг от друга их не удерживают никакие границы и условности.
Леа с улыбкой переглядывалась с Фабианом и чувствовала, будто почва вот-вот грозится уйти у неё из-под ног. Голова её тоже шла кругом - но волшебница признавала своё бессилие и беспрепятственно отдавалась этому чувству, зная, что сейчас, находясь в надёжных руках Феба, она может позволить себе быть просто влюблённой до безумия и не задумываться о том, что легко им двоим, вероятно, не будет никогда. Однажды она уже говорила ему, что не просила делать её жизнь проще - и не собиралась просить об этом впредь.
Леа не знала, какие сюрпризы приподнесёт им судьба - но была уверена, что готова встретиться лицом к лицу с любым из них, если наградой за эти испытания будет его улыбка... Такая, как сейчас.
«…а я не обижу тебя», - собиралась добавить она к своим последним словам. И хотя в конечном итоге Леа сделала это лишь в своих мыслях, это обещание для неё значило ничуть не меньше, чем та священная клятва, которую она принесла Фабиану в присутствии жреца и истинных богов, держа его руки в своих и впервые называя своим законным мужем.
Она поклялась себе, что больше его не оставит. Что больше не позволит себе ранить его чувства так, как делала целых два года подряд, из глупости и упрямства. Тогда, в моменте, это казалось ей правильным - но не теперь. И хотя сам Фабиан после много раз твердил ей, что не держит на неё ни зла, ни обиды, что он этого заслуживал, но ей было невыносимо думать, что и она тоже, как и многие другие люди, заставила его страдать... Поверить, что ей он не нужен, и жить с этой мыслью все те годы, что они были в разлуке.
Если бы он и правда погиб, если бы последними словами, что она сказала ему, были те самые «Я не хочу тебя больше видеть»... Она бы не смогла простить себя никогда.
Прокручивая в своей памяти тот самый момент, когда была так несправедливо груба с Фаби, Леа прильнула к нему ещё нежнее, будто стремясь своей любовью исцелить его от той боли, что ещё оставалась у него на сердце. «Я заберу её всю, только дай мне немного времени», - мысленно обещала она, охотно отвечая на его требовательные поцелуи и, казалось, совсем не робея перед его настойчивостью, вкусить которую мечтала уже давно.
Леа не просто догадывалась - она точно знала, что Феб часто думает о ней. Она ведь буквально физически ощущала его напряжение, когда они засыпали вместе - и, чего скрывать, сама грезила о нём не меньше, пускай ей, в силу физиологических особенностей, скрывать это удавалось чуть лучше. И можно было бы закончить взаимные мучения так легко, просто позволить желаниям захватить разум и не думать ни о какой чести, ни о морали... Но Леа знала, что Фабиан никогда так с ней не поступит, даже если она сама будет умолять его забыть о своих принципах.
Они не в первый раз предавались долгим поцелуям и уже не самым невинным ласкам - порой это происходило даже в далёкой, уже кажущейся почти что сном Кашгардии. И всё же, в определённый момент Фабиан всегда останавливался, тяжело дыша и отступая от желанной северянки на почтительное расстояние. Всегда... Но только не сегодня.
Вряд ли хозяин этого трактира мог когда-нибудь подумать, что его неприметное заведение однажды сослужит кому-то местом для скрепления брачных уз. И уж совсем невозможно было представить, что одним из двух этих людей окажется дочь Йоханна Бьёрклунда. Но жизнь порой умеет удивить - и прямо сейчас любимица ярла смотрела в глаза сыну Луи Артуа и улыбалась ему в ответ так счастливо, так свободно, что не оставляла Фабиану сомнений в том, что они всё сделали правильно.
Фаби аккуратно, но уверенно освобождаёт её от платья, и Леа чувствует, как её щёки покрываются предательским румянцем. Лёгкое волнение, которое она испытывала всякий раз, когда он касался её, cейчас прокатывается волной по всему её телу. Фабиан теснит её к кровати, но Леа, внезапно осмелев, мягко останавливает его взглядом. «Теперь моя очередь», - хитро улыбаясь, без слов напоминает она и расстёгивает пуговицы на его рубахе — немного неумело, сосредоточенно прикусив кончик своего языка, будто бы это могло помочь её пальцам вмиг сделаться такими же ловкими, как пальцы Фаби, не оставившие её свадебному наряду ни единого шанса.
Когда его одежда отправляется вслед за её, Леа окидывает его взглядом - горящим, любознательным… Осторожно кладёт руку Фебу на грудь, спускается чуть ниже и замечает, как он сжимает губы - но не потому что ему неприятно. Напротив, ему слишком приятно, и Леа хочет сделать ещё лучше.
Целуя его, страстно, настойчиво, она даёт Фабиану понять, что все эти недели нелегко сдерживаться было не только ему. Его руки нескромно скользят по её обнажённому телу, губы касаются её шеи так, как не позволяли себе прежде, и Леа, испытывая столько неудержимых чувств сразу, немного беспомощно вздыхает, а Феб будто только этого и ждёт. Без каких-либо усилий оторвав её от земли, он подхватывает её так, чтобы она могла дотянуться до его лица, не балансируя на цыпочках, и Леа, не откладывая важное дело в долгий ящик, послушно обвивает его шею руками и накрывает его губы жадным проникновенным поцелуем уже на своих условиях, пока Фабиан, держа её на весу, делает последние шаги к их постели - теперь во всех смыслах общей.
Ей невероятно сложно остановиться, но она это находит в себе силы. Ощутив спиной холодную поверхность ещё не согретых их телами простыней, Леа даёт Фебу возможность сделать то, что не было и уже не будет доступно никому другому... Рассмотреть её, полюбоваться её наготой и прочувствовать в её глазах и слегка нетерпеливых прикосновениях, как сильно она желает его.
Леа знает, что про йотуннгардок ходит определённая молва. Что якобы суровые северные леди, презирающие манерность и слабохарактерность южан, наедине бывают прямолинейными, даже грубыми... И что любят они тоже грубо. Но если Фабиан когда-то и слышал эти возмутительные сплетни, в которых йотуннгардских женщин путали то ли с дикарками из Свободных Земель, то ли с ледяными медведицами, то не придал им никакого значения. И в эту секунду ей совсем не верится, что эти руки, обращающиеся с ней так трепетно и так заботливо, прежде хладнокровно лишали других людей жизни - и не раз.
На какое-то время он оставляет её губы без поцелуев, и Лее приходится с этим смириться, ведь взамен она получает нечто ещё более приятное и, безусловно, новое. Опускаясь от её шеи, уже избалованной его вниманием, к плечам, а от них - к груди, изучая её тело с азартом первооткрывателя, Феб точно знает, что никто до него не касался её. Чувствительность Леи выдаёт её очевидную неопытность, кожа покрывается мурашками от каждого его прикосновения, а в какой-то момент она даже начинает тихонько хихикать. Лёгкая щетина на лице Фабиана и его мягкие поцелуи щекочут её кожу, но целеустремлённый фламмандец не обращает на её чудну́ю реакцию внимания - или, вернее сказать, не даёт ей сбить его с верного пути.
Когда Феб опускается ещё ниже, Лее резко становится не до смеха. Хватаясь руками за простыни, она невольно издаёт чувственный стон с примесью изумления и понимает, что ей ещё никогда не было так сложно контролировать своё тело - даже когда мама учила её премудростям чародейства и мастерству отделять свою физическую оболочку от нематериального сознания. Та магия, которой владел её Фаби, была совсем иной природы, но в эти минуты, не справляясь с нарастающим пожаром внутри неё, послушно выгибая напряжённую до предела спину и зажмуриваясь, чтобы сдержаться и не показаться возможным соседям слишком громкой, Леа уверена, что ни одно заклятие в мире не сможет получить над ней такую власть, какую сейчас имел Фабиан.
Чувствуя, что впадает в какое-то странное состояние лихорадочного беспамятства, она хватает Феба за руку, пока не стало слишком поздно, и сжимает её своей, призывая вернуться к ней. Ей приятно до дрожи в голосе и не только, и Леа чувствует, что сумела бы продержаться ещё совсем недолго, но она очень хочет сохранить эту эйфорию для них обоих. Когда лицо Фабиана оказывается на одном уровне с её, Леа не даёт ему возможности произнести ни слова - характер её поцелуев меняется, как стремительно изменилась и степень близости между ними. Она целует его благодарно, страстно и отчаянно, а блеск в голубых глазах выдаёт её готовность.
Леа чувствует, как пальцы Феба импульсивно прихватывают её бедро и властно сжимают его, однако почти сразу же ослабляют хватку. В этот момент, в этом самом жесте, она яснее всего ощущает, чего ему стоит удержать себя от того, чтобы в порыве страсти ненароком не причинить ей боль, пусть даже мимолётную и практически неизбежную. Нежно притянув Фаби к себе, она признательно касается носом его щеки, упрямо возвращает его ладонь на её законное место и, не говоря ни слова, согласно кивает, не сводя с него глаз.
Леа слишком давно хотела этого, и старания Фабиана сделали своё дело - ей почти не больно, и она очень надеется, что он тоже чувствует, что ей не могло быть лучше. Её тело снова ей не подвластно, но Леа довольно быстро свыкается с этими новыми, удивительными ощущениями - прислушивается к себе, к тому, как что-то сокращается внутри, разнося удовольствие от соприкосновения с Фабианом в самые отдалённые уголки, до самых кончиков её пальцев. Она слышит, как прерывисто дышит и сам Фаби... Им нужно несколько секунд, чтобы привыкнуть друг другу, но Леа решает не терять их впустую - она тянется к его лицу и осыпает его неторопливыми, ласковыми, почти невесомыми поцелуями, и, беря его за руку, переплетает его пальцы со своими - чтобы больше никогда не отпускать.
фаби творит магию ♥
В жизни Фабиана случалось немало сожалений и поступков, которые, вероятно, хотелось бы исправить. Долгие годы он вел не то чтобы очень достойное существование, что выливалось в вереницу крайне специфических решений.
И можно было громогласно заявить, что к большинству из них он приходил не совсем по своей воле, суровой правды это не меняло - выбор все равно в конечном итоге всегда оставался за ним, и пора прекратить пытаться перекинуть ответственность на кого-то другого.
Тем более, что, несмотря на все ошибки, выпади ему шанс прожить все заново, Фабиан не стал бы менять не единой детали. Он готов был вновь перенести все потрясения, страдания и неурядицы, ведь все перечисленные испытания привели его в конечном итоге к данному конкретному моменту.
Привели его к Лее.
Возможно, девушка не совсем так представляла себе первую брачную ночь, но то, с какой готовностью она поддавалась его прикосновениям и отвечала на поцелуи, говорила сама за себя. Фабиан уже и мысли не мог допустить, что рядом с Леей сегодня должен был оказаться кто-либо другой - он бы этого никогда не позволил.
Жгучая ревность вспыхивала в душе даже от гипотетического присутствия незримого соперника, но, в любом случае, очень скоро мысли Феба текли в совершенно ином русле.
Долго и совсем беззастенчиво разглядывая Лею, а после чутко, но в то же время настойчиво целуя ее тело в разных местах, Фабиан вдыхал аромат нежной кожи, ощущая на губах сладковатый привкус, и чувствуя, как он практически буквально теряет способность мыслить здраво.
Когда голова Феба оказалась меж ног Леи, и на смену смешкам девушки, вызванными, вероятно, неопытностью, приходят чувственные стоны, Лагард не сумел сдержать довольную ухмылку, впрочем, от своего занятия не отвлекаясь. Он упивался собственными ощущениями, замечая, как Леа выгнулась, и подрагивает, практически теряя контроль.
Находясь полностью в его власти.
Его поцелуи были нежны и неспешны, он не позволял себе лишней несдержанности, но умело стимулировал нужные точки. Леа поддавалась его движениям, пока в какой-то момент не ухватилась крепко за его руку, притягивая к себе.
Фабиан перехватил ее взгляд, несколько затуманенный, в котором явно угадывались все эмоции, а после с такой же готовностью, как и Леа некоторое время ранее, отвечал на ее страстные поцелуи.
Всякие барьеры неловкости и застенчивости, если ранее и присутствовали, окончательно слетели. Поддаваясь импульсивному желанию, Феб чуть резковато сжал бедро Леи, но тут же ослабил хватку - он понимал, что кое какие не самые приятные моменты сегодня неизбежны, но хотел сделать все, что от него зависит, дабы сократить болевые ощущения своей теперь уже жены до возможного минимума.
Ведь он пообещал, что ей больше никогда не будет больно по его вине.
Леа, впрочем, действовала со свойственным себе решительным упрямством. И Фабиан, легко, почти невесомо, накрывая ее губы очередным поцелуем, двинулся вперед.
Сперва он замер, давая и себе, и Лее, возможность привыкнуть к новым ощущениям. Феб отметил легкую дрожь, но после почти сразу с уст северянки сорвался едва слышный полный удовольствия стон, и Лагард почувствовал прокатившуюся по организму волну не меньшего удовлетворения - не от физической близости, точнее, не только от нее.
Он отчетливо понял, что хочет слышать наполненные удовольствием стоны Леи до конца своих дней.
Двигаясь поначалу неспешно, Фабиан сжимал пальцы Леи, переплетенные с его собственными, и постепенно увеличивал темп. Волны удовольствия накрывали организм, синхронизируясь с заданным ритмом. Феб отвечал на мягкие поцелуи Леи, не сдерживая сдавленные выдохи и учащенное дыхание.
Фабиан слишком долго сдерживался, запрещая себе поддаваться сладким фантазиям холодными и одинокими ночами, пусть оные периодически и закрадывались в его сны. Даже после собственной «гибели», будучи полностью свободным от любых обязательств своей прошлой жизни, Лагард упорно продолжал держаться лишь за одно - даже не озвученное вслух обещание, ведомый въевшимися в сердце эмоциями, и безапелляционным решением, что, если он не может быть с Леей, он не будем ни с одной другой женщиной.
И сейчас, когда Леа оказалась в его объятиях, когда она принадлежала ему во всех смыслах, при свидетельстве Богов, Фабиан знал и ощущал, что даже самое бесконечное и невыносимое ожидание стоило того.
Он не стал бы ничего менять - ни то, как они с Леей познакомились, ведь, благодаря своему тогдашнему дерзкому и не самому честному плану, Фабиан имел возможность пройти весь последующий путь.
Изменится. Принять нового себя. Стать достойным называться мужем дочери ярла.
Стать достойным находится рядом со своей Леей.
Он не стал бы менять также горький, но неизбежный, исход своих неудачливых манипуляций, которые раскрыл перед девушкой совсем не он. Боль от мысли, что Феб мог потерять ее навсегда, до сих пор ощутимым отголоском всплывала в сознании в самые неожиданные моменты, но и это испытание он должен был пройти.
Дабы осознать, насколько ошибочны и порочны были его суждения на протяжении долгих лет.
Феб не стал бы ни в коем случае менять события, приключившиеся в темной вельшавской подворотне три года назад, когда бастард и глава личной стражи короля Луи перестал существовать.
Но родился новый Фабиан Лагард. Усвоивший большинство уроков, и сумевший добиться много большего.
Женившийся на женщине, которую любил безгранично, и ради которой готов был рискнуть начать совсем новый виток судьбы, в совершенно незнакомом холодном крае.
Ведь сейчас в его душе горел необузданный жар, и Фабиан был убежден, что он не погаснет - пока Леа будет рядом.
Дернувшись последний раз, и ощутив, как накопившееся внутри тепло взорвалось целой вереницей чувств и ощущений, Фабиан замер, уткнувшись в плечо Леи, обжигая ее своим учащенным дыханием.
Но тут же встрепенулся.
- Все в порядке? - едва слышно прошептал он, ловя ее взгляд, а после с улыбкой вновь целуя, прочитав в светлых глазах очевидный и крайне красноречивый ответ.
I always shoot first, never ask questions.
Never think of consequences.
Леа бы слукавила, если бы сказала, что до возникновения первых по-настоящему серьёзных чувств в своей жизни никогда не представляла свою свадьбу. Вот только все эти гипотетические картины неизменно вгоняли её в тоску, и ни один из сценариев, которые она, сначала ещё совсем малышка, а затем уже взрослая женщина, прокручивала в своей голове, не вызывал в её свободолюбивой душе ничего хоть сколько-нибудь хорошего - только недоумение и желание оградить себя от подобной участи.
Когда замуж выходила Фрейдис, Лее было уже восемь, и сосредоточенное, лишённое даже намёка на воодушевление лицо сестры надолго въелось ей в память, ведь старшая дочь Йоханна и Хель, над чьим нарядом трудились лучшие кашгардские мастера, стояла напротив своего будущего супруга с таким видом, будто собиралась в битву. Леа полагала, что, возможно, что-то поменяется к лучшему на следующий день, однако лицо Дис не изменилось ни наутро, ни через год. В очередной раз заметив на нём всё то же постное выражение, однажды Леа не выдержала и спросила - зачем же сестра согласилась выйти за этого Гедигольда? Ведь отец не заставлял...
Тогда Фрейдис ответила, что она поймёт, когда придёт время.
Что ж, Леа выросла, повзрослела, она уже была старше, чем когда Фрейдис понесла второго ребёнка... Но Леа так и не поняла.
Сейчас, целуя Фабиана, не имевшего ни земель, ни титулов, кроме разве что обидного клейма бастарда, но столько раз упрямо возвращавшегося из мёртвых, чтобы вернуться к ней, теперь ощущая его любовь и на физическом уровне, Леа яснее всего осознавала, что путь Фрейдис - не для неё.
Будучи главой стражи вельшанского короля, Феб не мог задерживаться в Кашгардии надолго. И хотя он старался наведываться в не самое дружественное его отцу княжество достаточно часто, чтобы приглянувшаяся ему северянка не успела его позабыть, эти его тревоги были напрасны, ведь Леа и без того скучала по нему слишком сильно, не узнавая саму себя. Почему-то именно в один из таких дней, когда мысли о рыцаре Лагарде были особенно навязчивыми, она внезапно, больше десяти лет спустя спросила у сестры, как всё прошло у них с Кейстутом, когда... закончились церемония и пир. Ей понравилось? Или она была разочарована? А может, наедине с женщиной тогда ещё молодой наследник кашгардского престола оказался так же ужасен, как в танцах? Леа знала, что спустя некоторое время княгиня смогла его искренне полюбить, и ожидала какого угодно ответа, но Фрейдис всё равно сумела её удивить... Она сказала, что не помнит.
Дис не растерялась от столь личного вопроса, не покраснела от смущения и не помрачнела, как если бы воспоминания были ей неприятны. Она просто отмахнулась, словно они ничего для неё не значили.
Но разве... так должно быть?
Тогда Леа сконфуженно пожала плечами, немного расстроенная односложным ответом сестры. Куда больше разговоров о своей личной жизни Фрейдис заинтриговало то, почему Леа вообще вдруг озадачилась подобными вопросами, но та, как бы ей ни хотелось поделиться, упрямо хранила молчание, ведь она не могла рассказать сестре о том, что влюблена - слишком уж сложными были отношения семейства Гедигольдов с тем, к кому так отчаянно тянуло Лею.
Позднее, когда сын Луи Артуа всё же разбил её сердце, Фрейдис не осуждала её за слабость, зная, что сестрёнке, впервые осмелившейся кому-то открыться и впервые сумевшей кого-то полюбить, и без того нелегко.
Проявит ли она такое же понимание, когда узнает, что Леа не только простила Фабиана, но и пожелала стать его женой?
В отличие от Фрейдис, она точно знает, что всегда будет помнить этот вечер.
То, как поцелуи Фаби, спускавшиеся всё ниже и ниже, стремительно обретали способность вызывать в ней пожар - такой неистовый, что мучительно сладкая агония заставляла её дрожать словно на самом жестоком северном ветру, хотя в действительности всё её тело сгорало в пламени удовольствия.
То, как Фаби не спешил скоропалительно заявлять на неё права, демонстрировать ей свою силу и брать её так эгоистично, как мог бы - и не делал он это потому, что думал о ней. Он сделал так, чтобы она сама пожелала быть его, и хотела этого так сильно, что не посчитала зазорным заявить об этом, мягко подталкивая его к себе, откуда-то находя в себе силы просить его отказаться от тех жарких ласк, что уже сводили её с ума - потому что чувствовала, что, как бы хорошо ей ни было сейчас, дальше им обоим, им вместе, будет только лучше.
То, как наконец заполучив его, она силилась сдержать стон, но проиграла... А Фабиан, услышав её такую, не смог сдержать улыбку. Заботы о ней в его действиях по-прежнему было в сто крат больше, чем стремления во что бы то ни стало удовлетворить свои давние желания, но её однозначная реакция, её готовность и согласие, читающееся в её глазах, в её голосе и в её ответных инстинктивных движениях, вверяли ему право отбросить прочь излишнюю осторожность и просто любить её так, как подсказывает ему сердце.
Леа чувствует его всё глубже, она зажмуривается всё крепче, сжимается внутри всё сильнее, и по красноречивой реакции Фабиана понимает, что чем приятнее становится ей, чем очевиднее реагирует на него её тело - тем большее наслаждение испытывает и он. Сейчас она едва ли способна на какие-то размышления, но одна мысль всё-таки проскальзывает в её замутнённом сознании. Леа вдруг думает о том, что, вероятно, на месте Феба... она бы не смогла. Не смогла быть настолько терпеливой, не смогла бы так умело контролировать себя, будучи в разы сильнее объекта своего вожделения. Леа, прежде несколько высокомерно не считавшая себя хрупкой и слабой, в этот момент наконец-то понимает, как же сильно заблуждалась; она отчётливо ощущает, как много Фабиан ещё способен дать ей - но пока что ему достаточно действовать и в четверть своих возможностей, чтобы не оставить ей ни единого шанса сохранить молчание.
Леа жадно целует его, вкладывая в затянувшийся поцелуй обещание, что впереди их ждут ещё тысячи ночей, подобных этой... И ни одной, что ему пришлось бы провести в холодном одиночестве, как бывало прежде. Входя во вкус, она предпринимает робкие попытки двигаться с ним в одном ритме, и в ту же секунду стонет ещё несдержаннее прежнего, когда в ответ Фаби действует совсем немного решительнее. Привыкшая всегда, даже во время их редких ссор, говорить довольно тихо, Леа краснеет от своей неожиданной эмоциональности, но прежде, чем её смущение успевает превратиться в стыд и сожаление, Фабиан протестующе сжимает её в своих объятиях, раскрепощая и давая понять, что он уж точно не видит в этом ничего предосудительного. И чем жалобнее скрипит под ними кровать, чем громче и жарче дышит сам Феб, касаясь губами её уха, тем понятнее ей становится, почему ему нравится, когда она не пытается держать себя в рамках...
Ведь она тоже сходит с ума, когда слышит и чувствует, как ему хорошо.
Когда Фабиан достигает пика, когда она чувствует внутри себя новые грани близости с любимым, удовольствие заполняет и её разум, напрочь вытесняя все остальное. Леа почти сразу же видит перед собой его встревоженное лицо, и в этот момент, хоть она и не до конца осознаёт, о чём Фаби её спрашивает, он кажется ей невероятно трогательным. Леа притягивает его к себе, не говоря ни слова в ответ, но её счастливая улыбка и то, с какой страстью она обнимает его, говорят сами за себя.
Пожалуй, едва ли не впервые в жизни обычно словоохотливой Лее больше хочется действовать, а не говорить, и на какое-то время поцелуи действительно полностью заменяют им слова и признания. Леа всё твердит себе, что вот сейчас точно будет последний, но не может удержаться, целует Феба вновь и каждый раз испытывает трепет от мысли, что теперь разделить их союз не имеют права даже боги.
Когда его голова опускается ей на грудь, а две их почти идентичные руны с тихим стуком соприкасаются друг с другом, она с улыбкой зарывается носом в волосы Фаби, целует его макушку, а свободной рукой, той, что не занята поглаживанием его спины, ласково убирает спутанные пряди с его лица. Леа замечает на его лице расслабленную улыбку - кажется, будто с его плеч только что свалился огромный груз, и ей хочется верить, что это действительно так и что теперь Фабиан наконец-то сможет позволить себе полностью поверить в тот простой и, по её мнению, очевидный факт, что только он достоин быть с ней - и никакие княжества, армии, даже целое королевство, будь оно во владении у его так называемого соперника, не в силах это изменить.
- Я знаю, мы планировали выехать в Альборг как можно скорее... - тихонько начала она спустя некоторое время, продолжая мягко перебирать пальцами его волосы. - Но... Может быть, останемся здесь ненадолго? Или... надолго, - Леа смущённо отводит глаза в сторону, чувствуя, как краснеет до ушей от взгляда Фабиана, который, похоже, довольно быстро догадался, к чему она ведёт. Распробовав близость с Фебом и пристрастившись к ней с первой же попытки, Леа не может избавиться от мысли, что не хочет покидать эту скромную комнатушку в сомнительной таверне так скоро. Или покидать вообще... А отправиться домой на рассвете ей теперь и вовсе кажется возмутительно глупой идеей. - Я просто... Ведь там первое время может быть неспокойно, а мы были друг с другом всего день, и... Мне кажется, что немного времени только для нас двоих перед этим всем нам не помешает, - будто оправдываясь, она неловко запинается и думает о том, что вмиг фламмандский язык для неё отчего-то стал в разы сложнее. Зажмурившись и выдохнув, Леа легонько трясёт головой, чтобы привести мысли в порядок - и ей это удаётся. В конце концов, почему ей должно быть совестно от того, что после свадьбы она жаждет провести хотя бы несколько дней со своим мужем, а не нестись сломя голову к очередным препятствиям и сложностям? - Мы его заслужили... Ты заслужил, - у неё наконец-то получается побороть смущение, и последние слова она произносит уверенно, с нежностью в глазах, за которую ей уж точно не стыдно. Всякий раз, когда она думала о том, насколько Фаби был предан ей на протяжении долгих лет, сердце её замирало от бесконечной любви к нему. Он не ждал, что она вернётся, он даже перестал надеяться, что она когда-нибудь даст ему шанс хотя бы просто объясниться - но всё равно продолжал хранить верность той клятве, о которой Леа до недавних пор даже не подозревала. И она, любя его нисколько не меньше, очень хотела сделать его счастливым - всеми способами, какие были ей доступны. - Что думаешь?.. - она хитро улыбается Фабиану, заранее зная ответ, ведь он явно читается и в незамедлительном отклике его тела.
Вновь оказываясь в его объятиях, охотно отвечая на его поцелуи, Леа с необычайной лёгкостью на душе думает о том, что Йутланд отныне будет занимать в её сердце особое место. Прежде для неё он был всего лишь соседним леном - ничем не примечательным, лишь отдалённо похожим на Альборг, только более хмурым и дождливым, но теперь... Теперь ей здесь так уютно, как не было ещё нигде.
- И ещё, Фаби... - ей приходится приложить все усилия, чтобы немного отстраниться, но Лее важно было сказать Фаби об этом. А ему, как она надеялась, будет важно это услышать. - Женщины в Йотуннланде не берут фамилии мужей. Так повелось издавна, и так осталось по сей день. У нас так не принято... Обычно, - протянув руку к лицу Фабиана, она бережно касается его щеки и не может сдержать улыбку. - Но я... я бы хотела взять твою, - Леа кусает нижнюю губу, как делает всегда, когда волнуется. Она думала об этом с того самого дня, когда они с Фебом решили, что хотят прибыть в Альборг не как бывший наёмник и его неудавшаяся жертва, а как законные муж и жена... И сегодня она убедилась в правильности своего решения окончательно и бесповоротно. - Прежде я и представить не могла, что когда-нибудь откажусь от имени моих предков... Что захочу зваться как-то иначе. Но это было до встречи с тобой. Для меня всё было иначе до встречи с тобой...
фаби творит магию ♥
Фабиан давно разучился мечтать, ведь суровая реальность не единожды демонстрировала бывшему рыцарю, насколько больно режутся осколки былых чаяний. И что, пожалуй, нет никакого смысла обрекать себя на лишние страдания - куда проще сразу ожидать худшего.
Фабиан давно разучился строить планы, по опыту зная, насколько непредсказуемым может быть поведение окружающих - а как иначе, когда вокруг тебя находится так много темпераментных Артуа? Впрочем, и другие люди удивляли Лагарда слишком много раз, потому в какой-то момент он даже почти покорился судьбе.
Почти.
Единственным человеком, который его не разочаровывал никогда, и благодаря которому к нему постепенно возвращалось умение мечтать и строить планы, была Леа. Даже когда девушка упорно отказывалась хотя бы даже выслушать его попытки объяснится, Феб не винил ее ни единого мгновения - ведь однозначно заслужил. И если бы он сам оказался на ее месте, реакция была бы аналогичной, если даже не хуже… Взрывной темперамент порой умудрялся прорываться сквозь броню из сдержанного равнодушия, которой Лагард прикрывался от жестокости окружающей его реальности.
Да, все такой же суровой, и не щадящей никого - особенного злосчастного бастарда.
Фабиан не знал, хватило бы у него силы духа… Хватило бы у него смелости простить, окажись он на месте Леи. Впрочем, конечно, сама идея того, что они могли бы поменяться местами, казалась слишком абсурдной, потому Феб даже мысленно улыбнулся.
Ему трудно представить обстоятельства, при которых Леа опустилась бы до столь низких и зловонных манипуляций. Честность и прямолинейность северянки, столь контрастирующая с масляной увертливостью фламмандских придворных, а также с закрытостью и недоверием кнежских подчиненных, были, пожалуй, одними из первых ее качеств, что подкупили, а после и полностью обезоружили, Фабиана.
Он понял, что больше не хочет ее обманывать. Что больше не может этого делать, и, глядя в светлые глаза, улавливая все оттенки голубого каждый раз, когда менялось настроение Леи, Фабиан обещал себе, что вот сегодня он ей все расскажет.
Объяснит, и будет надеятся, что Леа сможет найти в себе силы понять… и простить. Если он признается во всем сам.
Но шли дни, недели. Их сладкие поцелуи и крепкие объятия окончательно заставляли забывать все амбиции, и, пусть и не позволяя себе ничего лишнего, Феб понял, что не в состоянии пойти на риск - ведь существовал шанс, что, раскрыв все карты, он бы все равно ее потерял.
И ведь именно так, в конечном итоге, и произошло - пусть и временно.
Лагард правда не жалел обо всех испытаниях, выпавших на его долю - если все случившееся сформировало его новую сущность, то он не колеблясь бы прошел непростой путь заново.
И, вероятно, именно надежда, что едва заметным огоньком теплилась в глубине души, и которую, как сам Феб был уверен, он полностью утратил, позволила фламмандцу дойти до сегодняшнего финала.
Которому суждено стать началом совершенно новой истории.
Поцелуи Леи опьяняли, и Фабиан, невольно потянувшись за ней, чувствовал, как теряет голову от ее уникального запаха, что особенно остро ощущался в данный момент. На протяжении долгих одиноких ночей, проведенных в холодных и крайне неуютных местах, Феб лишь благодаря грезам о так и не сбывшихся фантазиях, что настигали даже против его воли, находил в себе силы просыпаться по утрам.
И двигаться дальше.
Теперь грезы стали реальностью, и Лагард уяснил для себя одну простую вещь - что он готов сделать все возможное, потратить все силы, лишь бы эта мечта наяву продолжалась до самого конца предписанных ему богами дней.
Все еще вдыхая ее аромат, не в силах насытиться, Фабиан опустил голову на грудь Лее, и не сумел, да по сути и не хотел, сдерживать блаженную улыбку. Тревоги наконец-то отступили - пусть на время, но мысли Лагарда текли неспешным темпом, утопая в уютном удовольствии.
И когда пальцы Леи неспешно и нежно перебирали его волосы, а весь окружающий мир казался невероятно далеким, почти несуществующим, Фебу потребовалось несколько мгновений, чтобы переварить и осознать первые слова, что нарушили томную паузу.
- Кажется, это ведь ты и настаивала на скором отъезде, - не сдержал ухмылки Лагард, но, разумеется, ни осуждения, ни реальной насмешки в ней не было. Догадавшись, на что именно пытается намекнуть его жена, Фабиан позволил ей закончить. А после, чуть отстранившись, коснулся пальцами ее лица. - Я все же буду настаивать, что заслужили мы оба… - негромко продолжил фламмандец, коротко целуя Лею. - Но, я думаю, ты и без того можешь догадаться, каким будет мой ответ…
Вновь сжимая ее в своих объятиях, Фабиан позволил себе чуть более страстные движения, но все равно не хотел разрушать ту особую уютную связь, что сформировалась между ними сегодня - в целом, он понял, что ему это и не нужно. Он хотел держать Лею в своих руках, слышать ее все более смелые стоны, и делать все возможное, чтобы никто и никогда не смог их разлучить опять.
Даже его собственная глупость - в первую очередь его собственная глупость.
Оторвавшись от губ Леи, и внимательно слушая ее чуть сбивчивые объяснения, Фабиан молчал, поглаживая пальцами ее щеку, после опускаясь ниже, чертя незамыслованые узоры на шее и плече, и задумчиво хмурясь.
- А… твой отец не будет против? - в целом, конечно, ярл однозначно будет против очень многих составляющих сложившейся ситуации, и смена фамилии, вероятно, станет далеко не главной причиной его праведного гнева, но Лагард как-то непроизвольно подумал, что, может, не стоит добавлять масла в огонь… Но не спешил озвучить собственные мысли. - Я просто… ты не подумай, я не против. Если это то, чего ты на самом деле хочешь, я, конечно же, не стану противится, но… Мне очень непривычно, - он невольно усмехнулся, на сей раз совсем не дерзко, скорее даже с оттенком грусти. - Я сам одно время очень хотел поменять свою фамилию… Ты, я думаю, догадываешься, на какую, - он помедлил. - Эта мне досталась от деда… Отца матери, кузнеца из Шатруа. Он не был плохим человеком… Позволил нам с Виенной жить с ними, хотя, по хорошему, вполне мог сплавить нас еще младенцами - да даже утопить, как нежеланных котят. Для бастардов подобная судьба совсем не редкость… - совсем не хотелось омрачать сегодняшний день рассказами о не самых веселых фактах из жизни, которыми Фабиан до сих пор не осмеливался делиться с кем бы то ни было, даже с Леей, но… когда, если не сейчас?
Для Лагарда, пусть и не очень умевшего трансформировать свои эмоции в слова, обычно предпочитая действия, было важно, дабы теперь уже его жена ощутила, что между ними нет больше секретов.
Точнее, что их количество теперь будет стремительно уменьшаться.
Ведь Леа знала в общих чертах, что Феб родился где-то во Фламмансии, и первые годы вместе с сестрой рос вдали от Луи - он рассказывал ей еще в Кашгардии, что обучался в кузнице, но не уточнял, кем и когда. И, пожалуй, о своей жизни до появления в ней будущего короля Кнежской Унии Лагард больше не говорил ничего.
До сегодняшнего вечера, по крайней мере.
- Мое детство не было таким уж плохим. Дед взял меня к себе в подмастерья, и, в целом, я даже готов был смириться с такой участью… И не смел желать о большем. Вот Виенна… - Феб запнулся, ненадолго. Воспоминания о сестре отдавались тяжелым осадком в груди. - Она всегда упорно верила, что нас ждет гораздо более значимая судьба. Возможно, частично ее уверенность передалась и мне - и когда оте… - Лагард запнулся. Слово готово было вырваться непроизвольно, но он не позволил этому случится. - Когда человек, поспособствовавший нашему появлению на свет, явился на пороге скромного жилища Лагардов… я не смог сопротивляться. Мне правда захотелось стать частью чего-то большего… чего-то значимого. А что может быть значимей, чем принадлежность к семейству, которое в Шатруа почитается едва ли не больше Диоса? - Фабиан не сдержал очередную горькую усмешку. - Но сейчас мне тошно от одной мысли, что я мог стать одним из них… по настоящему, - и, как будто опомнившись, притянул Лею к себе, накрывая ее губы очередным поцелуем. - Прости. Не нужно было отвлекать тебя подобными разговорами… Не сегодня.
I always shoot first, never ask questions.
Never think of consequences.
Вероятно, с момента знакомства с Фабианом в жизни Леи Бьёрклунд не было ни дня, когда она бы не скучала по нему. Даже в самом начале их спланированного знакомства, когда Лагард старался проводить как можно больше времени в радиусе видимости своей новой приятельницы, Леа неосознанно хмурилась всякий раз, если фламмандца не оказывалось рядом, чтобы скрасить её день своей обаятельной улыбкой. А когда между ними случилась катастрофа, разделившая их на долгие годы, тоска по Фебу и вовсе казалась йотуннгардке невыносимым бременем, от которого ей так отчаянно хотелось избавиться, любой ценой. И решение было таким простым, оно лежало на поверхности - достаточно было просто переступить через свою гордыню и простить… Но Леа не сумела этого сделать, пока, как она полагала, не потеряла его навеки.
Тогда ей казалось, что для неё не осталось никакой надежды. Что она никогда не сможет быть счастливой - ни с кем-то другим, ни с самой собой, ведь и в одиночестве ей отныне тоже было плохо. Фрейдис всё твердила, что скоро это пройдёт - но откуда ей было знать? Да, она была старше и в каком-то смысле опытнее, но в её жизни ничего такого не случалось. И никого такого - тоже.
Фрейдис ошибалась - и время это лишь подтвердило.
Сгинув, как слышала Леа, в одной из сомнительных потасовок, Фабиан оставил в её сердце кровоточащую дыру, которую ничто в этом мире не способно было исцелить. Но когда выяснилось, что сведения кашгардцев были ошибочными, а её любимый фламмандец - вполне здоров и определённо жив, ментальное состояние Леи пошло на поправку так быстро, что порой волшебница сама себе удивлялась. За столь короткое время она вспомнила, как звучит её смех, снова научилась улыбаться, не бояться собственных чувств и смотреть в будущее, а не оглядываться с грустью в прошлое… Фаби достаточно было просто находиться рядом, просто быть живым, чтобы мир вокруг неё вновь обрёл краски. В конце концов, не прошло и двух месяцев, как она без крупицы сомнения пожелала называть его своим мужем. Конечно, это не совсем тот «титул», о котором мечтал некогда амбициозный сын Луи Артуа, но… Леа догадывалась, что будущее с ней когда-то казалось Фебу даже менее досягаемым и вероятным, чем статус законного наследника. И она была счастлива доказать ему, что он заблуждался.
Леа не говорила об этом Фабиану, оставляя подобные глупые мысли при себе, но она… боялась. Ей было страшно, что, проснувшись однажды утром, она обнаружит себя не в его объятиях, а в той самой таверне на окраине Вериты, где они с её сопровождением должны были остановиться на одну ночь.
Она боялась, что всё, что произошло после, на самом деле ей лишь приснилось.
С тех пор, как они с Фебом стали проводить ночи в обнимку, Леа как правило засыпала позже него. Уставая после тяжёлого дня в стане «Скорпионов», он проваливался в сон довольно быстро, а она ещё долго всматривалась в его лицо, зачастую мечтательно, но порой и тревожно. В ночи её страх потерять его становился наиболее навязчивым, достигая своего пика, и Леа старалась запомнить каждую черту любимого лица, на случай, если всё это и правда сон, а наутро она проснётся в мире, где чуда не случилось и Фабиан Лагард никогда не восставал из мёртвых, чтобы спасти её от беды.
Этот страх следовал за ней мрачной безмолвной тенью каждый день, что они с Фебом провели вместе, с того самого мгновения, как она первая сделала шаг навстречу и поцеловала его в их уютном шатре, больше не казавшемся ей тюрьмой. И Леа уже была готова смириться, что ей не избавиться от этого тяжёлого чувства никогда, но… Сейчас она вдруг поняла, что его больше нет. И она точно знала, почему.
Её воображение, в периоды отчаянной тоски, умело воссоздавать для неё поцелуи Фабиана, его голос, ухмылку, даже тепло его рук - ведь всё это было ей уже хорошо знакомо. Иногда она видела его в своих снах, чувствовала его в них почти так же, как если бы он был настоящим - и она верила в это, пока не просыпалась в слезах. Леа научилась обманывать себя - только так, забываясь хотя бы во снах, она могла выносить мысль, что Фабиана больше нет.
Но сегодня между ними произошло то, чего ещё прежде не бывало. То, что ей было незнакомо… И чего ни один, даже самый реалистичный сон не мог для неё воссоздать, ведь ничего подобного Леа прежде не испытывала - даже с Фебом. Всё это, от начала до самого конца, было для неё слишком ново, слишком реально и слишком хорошо… Это не могло быть иллюзией - а значит, не мог быть и он.
С нежностью целуя его и принимая его ответные ласки, по-прежнему наполненные чуткостью и заботой, она не может сдержать счастливую улыбку. Временами Лее всё ещё сложно поверить в то, что теперь у неё и правда есть шанс провести остаток дней с Фабианом - открыто, не прячась, называя себя его законной женой... Но иного будущего она для себя уже не видит - и не примет.
Решение задержаться в Йутланде принимается ими единогласно, и Леа отвечает на лукавую усмешку Фаби не менее хитрой улыбкой, негласно обещая ему, что они возьмут от этого времени всё что возможно. Он замечает, что вообще-то это была её идея поспешить в Альборг, на что северянка, прищурившись, пожимает плечами - теперь признавать свою неправоту ей вдруг становится намного проще, чем раньше. И она была бы совсем не против не откладывать свою «угрозу» в долгий ящик - желание любить и быть любимой Фебом в ней слишком сильно, чтобы можно было сопротивляться ему так долго… Но неожиданно его робкий и неуверенный вопрос заставляет её притормозить и посмотреть на него немного встревоженно.
- Я… Я думала, что тебя это порадует, - стушевавшись и не скрывая грусть в голосе, тихо отвечает Леа. Быть может, она заблуждалась насчёт брачных обычаев фламмандцев? Однако, чем дольше говорит Феб, тем сильнее она убеждается, что проблема совсем не в этом.
За время, проведённое вместе в Кашгардии, Народной Республике и в Дамакии, в своих разговорах они не раз так или иначе затрагивали прошлое Фабиана - это не было для них запретной темой, однако сейчас Леа вдруг понимает, что, рассказывая о себе, он почти никогда не касается того времени, что предшествовало годам, проведённым им среди Артуа. А о своём происхождении фламмандец если и решался заговорить, то всегда делал это с горечью, будто оно было чем-то постыдным, но… оно не было. Уж точно не для неё.
Фабиан не так уж часто откровенничал - даже с ней, а Леа не настаивала, давая ему время решиться на это самому. Но теперь, имея право называть её своей женой, зная, что его совесть в отношении неё чиста даже перед самими богами, он будто избавился от сдерживавших его оков, и хотя речь его временами остаётся достаточно скованной, он правда старается открыться ей. Леа, пусть и всё ещё находится в некотором смятении от реакции Феба на её слова, не перебивает его - только накрывает одеялом, чтобы он не замёрз, и инстинктивно обнимает крепче и прижимается губами к его плечу, когда он сравнивает незаконнорожденных детей с нежеланными котятами. Как бы ей ни хотелось ему возразить, Феб прав - никто не ждал его появления на этот свет и никто бы не расстроился, если бы он родился мёртвым.
Так всем вокруг было бы проще.
В её душе вновь разгорается ярость от мысли о том, сколько несправедливости и безразличия Фабиан встретил на своём пути. Конечно, он утверждает, что не так уж всё было плохо… Но ведь ничего другого он и не знал, а значит и сравнивать ему было не с чем.
Она вдруг с грустью осознаёт, что до встречи с ней Феб, вероятно, даже не думал, что может быть кем-то любим.
Закончив мысль, Лагард немного смущённо целует её, будто испытывая неловкость за неожиданные откровения, однако Леа протестующе качает головой.
- Нет, - нежно беря лицо Феба в свои руки, она заглядывает ему в глаза, отвергая его извинения. Потому что извиняться ему было не за что. - Сегодня - самое время, Фаби, - не удержавшись, Леа вновь тянется к нему и прижимается губами к его губам, благодаря за то, что ради неё он старается преодолеть свою скрытность, за которой долгие годы прятался как за непробиваемым панцирем. - Ты знаешь обо мне многое, а я о тебе - почти ничего… И я рада, что мы начали исправлять это именно сейчас, - коснувшись пальцем подбородка Феба, Леа тем самым призывает его не отводить от неё взгляд. - Ты можешь рассказать мне всё… Всё, что сам захочешь, и когда захочешь, - она тепло улыбается и надеется получить хотя бы слабую улыбку в ответ. Вероятно, ему потребуется какое-то время на то, чтобы поверить, осознать и принять тот факт, что в его жизни теперь есть человек, которому он может доверить любые мысли, переживания и даже самые заветные мечты… Но теперь у них это время есть, и они оба это знают. - Поверь, каким бы ни было твоё прошлое… Оно меня не отпугнёт, - осторожно говорит Леа. Для неё не секрет, что происхождение Фабиана было для него причиной сомневаться в том, что он достоин быть с ней, но… до этого дня Лее казалось, что ей удалось убедить его в том, что для неё это не имеет никакого значения.
Вздохнув, она порывисто прижимается к его груди, не собираясь отдавать Фаби на растерзание его сомнениям в себе.
- Я правда хочу твою фамилию, - упрямо бурчит Леа себе под нос и, не открывая глаз, прислушивается к его сердцу. - Мне она нравится, - добавляет она, но, немного подумав, исправляется: - Вернее, не так… Я люблю её, - вот теперь ей наконец-то кажется, что она сказала всё именно так, как чувствовала. - И я надеюсь, что… Если её буду носить я, то и ты тоже однажды сможешь её полюбить, - Леа поднимает голову, чтобы взглянуть на Фабиана. Его опасения, что её отцу это не понравится, вполне понятны, но она была убеждена, что не может поступить иначе. А что до ярла… Они всегда умели прислушиваться друг к другу и находить компромиссы - и Леа верит, что сумеют и в этот раз.
Потянувшись к лицу Фаби, она накрывает его губы поцелуем - долгим, нежным и полным безусловной любви к нему. Любви, которой абсолютно безразлично, сколько процентов королевской крови течёт в его венах.
- А твой дед… Он ещё жив? - Вдруг задумчиво спрашивает Леа. Отчего-то жизнь малыша Фабиана среди Лагардов её интересует куда больше мрачного существования в качестве то ли сына, то ли слуги Луи Артуа. Она ненадолго замолкает, собираясь с духом, но в конце концов решается попросить: - Расскажешь мне про свою маму? - Леа внимательно изучает лицо любимого и, кажется, начинает догадываться, почему мать - единственная из ближайших родственников, о ком её муж не говорил ей ни разу. И, вероятно, раскрывать ей эту часть своего прошлого для него столь болезненно не просто так. - Ты её не знал?
Её пальцы, до этого момента непринуждённо гладившие щёку Фабиана, опускаются вниз, находят там его руку и нежно сжимают её в своей, напоминая ему о том, что ему нечего опасаться.
Отредактировано Leah Lagard (2024-10-01 14:03:03)
фаби творит магию ♥
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » i’d follow you to the great unknown
