from worm to wyvern

Суровая реальность такова, что у вторых сыновей нет ничего. Любовь, уважение, внимание - ничего не стоящие объедки. Им нужно сделать своё имя, копошась в грязи. Вырвать у мира свой кусок, ничем не гнушаясь. В туманном, вязком мраке их будущего есть лишь борьба за выживание.

Поэтому Луи даже поощрял грызню своих детей и не важно с его они фамилией или нет. Кровь Артуа слишком сильна, чтобы не тянуть бастардов к величию. И даже если они не хотят, то он сам их заставит. За уши, за волосы, за шкирку, бросив перед завоеванным миром. Потому что noblesse oblige. По праву рождения им суждено гореть подле него, поднимаясь пеплом к самым небесам. На земле богам места слишком мало. Развернуться негде.

Возможно, поэтому правитель Кнежской Унии летал слишком часто. Даже будучи королем, он слишком часто предпочитал путешествовать "по старинке". Пусть и перемещаясь в основном по Вельшаве.
Тем тяжелее было тому, кого назначили защитником в светлейшего пана. Фабиан точно не был подобен остальным придворным синекурам. Старался проявить себя во всей красе, пока эти чванливые самодуры, подкапывающие родину ради пустых богатств, задирали подбородки, щеголяя мундирами и воображая себя великими гетманами прошлого. Все они без исключения считали королевского "выкормыша" в лучшем случаю грязью из-под ногтей. Наверняка, Фабиан мог бы прослыть умелым дуэлянтом, разрубив усмешки панов, но те "до черни не опускаются". Людовик мог бы кинуть ему ключ от судьбы, мог бы подарить красивую, беззаботную жизнь. Только какой смысл? Фабиан ему нужен был не для того, чтобы его осчастливить. Ненависть слишком хорошо распаляет молодое сердце.

Он вернулся в замок ближе к вечеру. Обветренный, помятый. Многие уже жалели, что в свое время разрешили монарху такие перемещения, но если в первый год удержать его получалось, то восемь лет спустя Луи делал, что хотел. Да и горожане Ругодивы уже привыкли замечать Сенраф на небосводе и не вспоминать войну. Для неё даже высекли специальное гнездовье, расширив естественные пещеры близь города. Говорят, что теперь они доходят аж до замка.
Не врут.

Идет по внутреннему двору, шмыгая носом и сплевывая по пути. Осень была не многим теплее зимы и перелеты уже румянили щеки, хотя Луи и привык к серому небу над головой. Декорации в Кнежской Унии уже стали не просто привычными, а родными. И это раздражало короля. Брат бы со смеху помер, узнав, в каких пируэтах Луи кружится в сейме, чтобы получить верность горстки князей. Посмешище.

Ему не нужно было приказывать ливрейным растопить ему лазебник - вся челядь давно знала, что и как нужно королю, когда он возвращается, после "проветривания головы". Идет средь камня, стали и древа. Во Фламмансии не замки, а дворцы. Всё сплошь в мраморе цветастом. А тут сложнее. Замки всё ещё замки, способные выдержать осаду. Укрепленные, холодные. Сталь и камень правили бал в практичной архитектуре. Бросает перчатки кому-то по пути. К нему с чашой бегут руки умыть и лицо ополоснуть. Ткань тянут. Ткань и письма. Отмахивается. Не сейчас.
И всё равно идет в кабинет.

Фабиан был одним из не многих, кто мог зайти к нему без предварительного одобрения. Стража в алых плащах без лишних вопросов распахивает двери перед своим начальником. Луи уже о чем-то общается с канцлером, читая старый пергамент. Они стоят по центру комнаты и синхронно поворачиваются, когда непризнанный принц заходит внутрь. По его лицу уже всё понятно - мальчику нужно сообщить что-то важное. Людовик с коротким выдохом кивает и сворачивает пергамент, возвращая канцлеру да бросая короткое "позже". В стране, которая управляется без участия короля, этот самый король прям нарасхват.

Смотрит цепко, хищно, прямо до непостижимости. Глаза зеркальные и в душу не пропускают. В них огонь уже давно холодным стал, контролируемым, но едва ли менее опасным. И всё же, сын к его тяжелому взору привык. Выдерживает.

- Что хотел? - задает единственный вопрос, хмыкнув и отвернувшись к столу. Наливает себе самостоятельно выпить горячительного и по первым словам понимая, что Фабиан быстро не закончит. Король трет переносицу и присаживается на резной, высокий стул подле камина, - Всё же, желательно вкратце и по сути. Говори прямо.

По какой-то причине ему нравится его поучать, куда больше, чем погибшего законного сына.

Он не помнил своих жен, что уж говорить о любовницах. Особенно, если последние лишь жертвы обстоятельств. Смотря на сына Людовик тщетно силился выудить из памяти его мать. Бессмысленно, ни лица, ни имени. Ни у одного его ребенка не было матери. И тем лучше, ведь их отец свою мать некогда любил, а потом наблюдал за её казнью.

Студёные глаза небрежно изучали Фабиана. Высокий, плечистый, смазливый юноша, старавшийся почаще улыбаться и громко смеяться, изображая из себя Луи. Воспитанный в кузнице и на поле боя фламмандец был слишком молод, чтобы не впитать в себя местную культуру. Щетина по всему лицу, неаккуратная прическа, пущенная на самотек - ему хотелось выглядеть мужественно в глазах окружающих, но Людовик видел в нем лишь попытку спародировать грязь. Лагард докладывал со смиренным почтением, ощущая важность открытия и каждого произнесенного, - наверняка, многократно отрепетированного - слова, но Луи вслушивается не в доклад, а в манеру речи, в интонации и ударения. То ли фыркает, то ли хмыкает в конце, кивая и поднимаясь с кресла, дабы к столу подойти. В бумагах доклады агентов на местах. Интересно, что Фабиан пообещал Сагири, дабы получить возможность курировать столь важную ячейку? "Отлично" - отмечает про себя Луи, но говорит иное:

- Заварушка? - хмурится, поворачиваясь к сыну и отвлекаясь от бумаг, - Заварушка?! - повторяет с ещё большей усмешкой и сворачивая донесение, - Что это вообще за слово такое! - король сам заставил сына выучить вельшанский, но цеплялся к любому просторечию в стенах своего кабинета, совершенно не заботясь, что для него весь вельшанский один сплошной собачий лай да кметский говор. Удар наотмашь внешней стороной ладони обрушился на сына, напоминая тому, что тот прежде всего его кровь, а затем уже начальник стражи. Кровь грязная и разбавленная, а потому и спрос больше, - Tu parles de trahison! Pas une bagarre à la taverne, - строгая, быстрая речь и злобное выражение лица. Выставленный указательный палец, поучающий ребенка, которого Луи в иной раз схватил бы за волосы, но сейчас новость слишком уж хорошая, - Бери пример со своей сестры и никогда не забывай, что такое они и кто такой ты, Фабиан,  - он любил эту фразу. И любил напоминать Лагардам о том, что в Унии им равных нет. Они выше этих любителей леопардовых шкур и прочего дешевого щегольства, на которое местное дворянство было столь падко. Кладет бумаги на стол, отходит к высокому окну и смотрит во двор и за стену. На раскинувшуюся до горизонта столицу, - И каковы твои рекомендации? - протягивает пряник, спрашивая совета и интересуясь мыслями бастарда. В конце концов, последний не был посвящен в план короля, который заключался в развязывании гражданской войны. Только грядущий хаос поможет ему перестроить эту уродливую страну. Он слушает слова, сцепив руки за спиной. Лагард ещё не был достоин того, чтобы быть посвященным в его планы. Слишком молод. Однако же, взгляд со стороны не был лишним. Да и мальчику пора научиться широко мыслить. Турниры, кузницу и охрану коридоров пора оставить в прошлом. Скоро Фабиан созреет для политики, а пока... пока следует познакомить его с основой политики, - Хорошо, - коротко и сдержано. Стараясь подать нужный пример. Ему не нужно, чтобы сын сиял при дворе. От него ему нужен результат, как от хорошего инструмента, - Иди-ка за мной, - мотает головой и широким шагом увлекает из кабинета.

В самые недра замка. Минуя дюжину коридоров и лестничных пролетов. Опускаясь ниже и ниже, в залы не просто неприметные, но секретные, находящиеся ниже подвалов и темниц. Стены расступаются перед ними, повинуясь рычажным механизмам. Годы с короной на голове не прошли зря, хотя Луи и старался изобразить из себя легкомысленного идиота, что занимается лишь очарованием панов и внутренней политикой. Его таланты были за гранью этих глупостей. Его амбиции уходили гораздо дальше одной страны. Одной жизни.

Здесь целая система полуискуственных пещер. Черный камень с прожилками, похожими на кровь. На пульсирующие артерии, которые словно шепчут. В эхо шагов нет-нет да ворвется чьи-то едва уловимые голоса. Чье-то свистящее дыхание. Рычание.

- Не переживай, эти фантомы безобидны, - в Унии пролилось слишком много крови. Больше чем в любой стране. Чего уж говорить, если только тут производят Ночную Пыль из цветов Кровавой Мальвезии. Цветы, что не поддаются культивации и растут лишь на поле брани, отчего многие верят, что в них заключены души павших воинов. Иронично, что эти цветы браконьеры-алхимики перетирают в порошки, якобы позволяющие прозреть будущее. И ещё дарящие невероятное наслаждение, - У этих стен богатая история, - касается пальцами, ступая вперед и не сбавляя шага, - Виенна сказала, что язык, на котором нам шепчет, уходит в столь древнюю историю, о которой не расскажет ни одна библиотека Малумнии, - Луи любил сталкивать близнецов лбами, прекрасно понимая, что между ними есть конкуренция и ревность к вниманию отца. Все его дети мечтали быть первопроходцами и свершать достижения, о которых их родитель не мог и мечтать. Все они хотели обскакать весь мир, - И увидев это я ей верю, - они выходят из тесных туннелей в огромный зал, что с первого взгляда кажется природным, но при ближайшем рассмотрении оказывается искусственным. Чего только стоит неровный мост из всё того же черного камня. В конце его видна огромная жаровня, выдолбленная из пещерного ансамбля. Круглая, с диковинными рунами по всему навершию, хотя взгляд за них не зацепится. Даже белое пламя, от коего нет ни тепла, ни дыма не привлечет внимание, ведь его языки касаются огромного рубина, напоминающего человеческого сердце. Рубина, в которым запросто могли залезть и Луи, и Виенна, и Фабиан. От необычного рубина шли толстые "жилы" толщиной в мужскую руку. Оные уходили в потолок и именно на них это "сердце" держалось в воздухе, - Впечатляет, не правда ли? - подходил ближе, завороженно вглядываясь в артефакт прошлого, - Мы стараемся изучить его и пока пришли к выводу, что один из богов ещё при жизни использовал этот камень, чтобы стать практически бессмертным при жизни. Оно буквально содержит в себе души людей, - Людовик останавливается у жаровни, проводит ладонью над огнем, что совершенно безобиден. Пламя под цвет его серебряных волос освещает залу вместе с рубином, что благодаря оному кажется светящимся, - Легко стать богом, если ты неуязвим, - ему хотелось постичь эти секреты. Хотелось пройти по проторенной дорожке давно забытых людей. К чему кланяться Диосу или прочим существам, которым нет дела до его желаний. Нет, просить их о величии так же бессмысленно, как смиренно ожидать насилия от вселенной, - Как думаешь, зачем я тебя сюда привел? - поворачивается к сыну и опять подбородком дергает, - Взгляни на этот зал и подумай как следует боялся ли человек, восседавший на таком троне, восстания простых людей, - когда они обошли жаровню, то им предстал трон выплавленный из доспехов, мечей и увенчанный разнообразными костями. Возвышался на семь метров над полом, хотя клинки, торчащие даже из каменистых ступеней, уже давно проржавели от пещерной влажности. Людовик останавливается у самого подножья чужого трона.

Именно к такому должен стремиться мой сын. Наплевав на религиозные предрассудки и тень инквизиции. Истинную свободу обрести можно лишь обретя абсолютную, безграничную власть. Только последняя поможет самому Луи отомстить брату, который низверг его в эту клоаку себе на погибель.