ILLYON |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ILLYON » Архив незавершенных эпизодов » Долг превыше всего
♦ ДОЛГ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО ♦
"В любовь играют дети, Бергютт, а ты уже не ребенок."
УЧАСТНИКИ
Бергютт Тельдё ♦ Тира Тельдё
ДАТА И МЕСТО
2й день розолёта 1569 года, королевский дворец в Фейрхольме
АННОТАЦИЯ
Пора отправляться в Эльмхольд, дорогая моя... пора...
Есть такая дурная привычка у Бергютт – долго молчать, прежде, чем ответить, прежде, чем среагировать на ситуацию. Возможно, дурна она лишь для заинтересованного слушателя, но для самой Тельдё младшей – является бесценным преимуществом, которое дает власть над оппонентом. Всем своим видом она показывает слабую заинтересованность в вопросах, тревожащих вопрошающего, обесценивая и обескураживая целенаправленно. В свои пятнадцать она ловко манипулирует чувствами других, подавляя волю и мнимую свободу действий. Она жестоко и с упоением пользуется статусом, когда дело касается достижения поставленных задач. Но, как это и бывает в цепи питания, есть тот, кто безусловно сильнее. Пусть змея со своими клыками и чешуей выглядит довольно устрашающе, прекрасный орел одними когтями пронзит ее бойкое тело, не взирая на внешнее превосходство последней. В природе вещей так всегда: либо ты, либо тебя.
И был у Бергютт один единственный в мире человек, перед которым она покорно склоняла голову, какая бы война не бушевала в сердце. Перед ним она опускала взор в пол, складывала руки в замок перед собой, сдерживала себя в высказываниях, всем тело восхищаясь возможностью нахождения рядом. Этим человеком была родная мать Бергютт – Кюна Йотуннланда Тира Тельдё. Великая, спокойная, словно глубоководная тишина. Она и ласкала согревающим взглядом, и, одновременно, тушила пожары бушующих душ холодными течениями. Неоднократно присутствуя на аудиенциях с королевой, Бергютт считывала безграничную любовь и уважение поданных, удовлетворенных решением их вопросов. Для Кюны не было неразрешаемых проблем; она не откладывала «на поздний срок», не оставляла людей в их боли: любые слезы были иссушены потоками участия и нежности, любые печали утешены, любая горечь от обиды смазывалась добротным медом предложений для счастливых перспектив.
Дочь мечтала о подобном признании. Она хотела вести политику любви, хотела для Йотуннланда великого будущего, сытости и радости, развития и благолепия. Бергютт грезила о начале новой эпохи – времени рассветов для каждого из граждан королевства. Она знала о возможностях родного края. Брат, славный Эрик, добрый, бодрый, звонкий и стойкий был созвучен с Бергютт, но до ее безусловной любви к йотуннам не дотягивал; все больше стремился к власти, с каждым днем все больше слеп от предстоящих обязанностей, забывая про истинные и простые интересы. Ее душевной песни вторило море, зазывая солеными ветрами, играющими бликами волнами.
Шелест корабельных парусов ласкал слух, что едва улавливал иные мелодии. Высматривая на горизонте корабли с кабаньими головами на белых тканях, она не сразу обратила внимание на зашедшую мягкой поступью в покои принцессы Королеву. Подпирая юное лицо ладонями, Бергютт упиралась локтями в подоконник, улыбаясь мыслям и отдаваясь грезам о предстоящих событиях. Со всей нежностью она улыбнулась матери, когда все же почувствовала на себе взгляд со спины. Присев в поклоне, она дежурно поздоровалась: «Здравствуйте, моя Кюна». От последующих слов со стороны Тиры Тельдё у Бергютт едва не подкосились ноги.
Она совсем запамятовала о том, что жизнь ее ей не принадлежит, никогда не принадлежала и не будет. Но как же так вышло, что все-таки забылись все эти условности с помолвками? Как же сама Бергютт допустила инакомыслие, отравив душу невозможным? Как ей теперь удержать то, что так стремительно ускользает сквозь пальцы? Она смотрит растерянно, дышит прерывисто, но тихо, будто вот-вот вовсе забудет, как это правильно делается. Ее щеки загораются от желания кричать и сопротивляться своей участи, от нежелания повиноваться судьбе и выбранной траектории полета. На физическом уровне ей чувствуется, как отделяется и отдаляется все то, что было доступно на расстоянии вытянутой руки. Помолвка! Как могла Бергютт забыть?
- Матушка, простите, - наконец произносит она, смиренно опуская голову, - Эльмхольд, верно, заждался совсем... Тут она вспоминает про Великий Конфронт, про лицемеров и помпезность, про бесконечный театр, продажность и агрессию, про старшего брата, про скупость эмоций, про неверность слову. Она представляет себя посреди боевого поля, видит головокружительный танец стервятников, слышит вопли разлагающихся трупов бравых солдат. Теперь она смотрит прямо, без вызова, но не без осуждения, - Моя Кюна, маменька. Свадьбу стоит отменить. Мы больше не станем играть в поддавки. Настало иное время. Время принятия кардинальных решений. Разве должно великим йотуннам шагать тенью за безымянными? После коронации брата мы вернем наше прежнее величие. Прошу, отправьте гонцов прямо сейчас.
Отредактировано Berguett Teldoe (2024-05-16 10:17:53)
Тяжело у Тиры на сердце. Будто привязали его к каменной глыбе и кинули в омут, а все равно биение ощущаешь, и тяжесть, сковывающую, удушающую…
Следовало поговорить с Бергютт вчера, но так хотелось дать дочери еще целый день. Целый день… насладиться беззаботной жизнью. Проститься с подругами, учителями. В последний раз лечь спать не думая о том, что, более никогда, головка твоя серебристая не коснется шелковой подушки. В последний раз зайти в покои кюны и пожелать: доброй ночи, матушка...
Шаги Ее Величества и мягкую поступь фрейлин разбавляло бряцанье доспехов и ножен Северных щитов, эхом отражавшееся от холодных каменных стен. Жестом велела оставить ее одну и, делая глубокий вдох - призывая всех богов разом, без стука вошла в покои дочери.
Радость и счастье Тиры Тельдё наблюдала в окно за синевой неба и моря, и так невинно улыбалась, что у Ее Величества невольно слезы подкатили к горлу.
Союз - призванный укрепить очередной мирный договор между Эльмхольдом и Йотуннландом. Свадьба юной девы и умудренного сражениями воина…
Еще такая юная, Бергютт являла собой квинтэссенцию братьев и ветра, желаний покойного отца о странствиях и новых странах. Мысли в ее красивой - без всякой лести, молодая принцесса была невероятно хороша уже к началу расцвета! - головке не утихали ни на минуту.
Может промолчать? Провести вместе хоть пару часов за чтением карт или прогулкой у моря?
И Тире вспомнился другой день. Не в пример пасмурнее, сырее и холоднее.
Кликуши чайки вопили над их головами, ожидая получить не очередную подачку, а веслом по шее. Несколько завернутых в непромокаемые плащи людей. Сундуки…
- Ты должен, слышишь меня, Бьёрн?
Дождь скрадывает ее собственные слезы. Она хватает сына за подбородок мокрыми перчатками.
- Бьёрн, я люблю тебя, пожалуйста, ответь мне! Ты навсегда мой первенец, мой мальчик!
Но он молчит. Гордо выпрямленная спина и устремленный вдаль взгляд из-под склеенных дождем ресниц. Но так же, как и мать, сглатывает слезы…
Лодка взявшая путь к коггу покачивается волнах, когда юноша вскакивает с нее, рискуя и вовсе перевернуть лодчонку.
- Если любишь, то почему не отдашь Эрика?! Почему я, мама?! Почему я!?
И это “почему мама” незаживающей раной все эти годы саднит в сердце Тиры. Ночами не дает спать, придумывая сотни окончаний.
Она сломалась. Тогда на поросшей водорослями и раковинами моллюсков пристани.
Сломалась. Умерло что-то внутри.
Спасла тысячи жизнью единственного сына.
Она приказывала дипломатам описывать манеру его речи, любые цвета, предпочтения в еде. Любую мелочь, чтобы позже, перечитывая письма, представить себе своего взрослого мальчика во всех красках. Слала подарки на праздники, на рождение внуков - золотые руны на цепочках… Вот только сама Фламмансию не посетила ни разу. Опасаясь тех самых слов, кои перечеркнут остальные: почему я, мама?
- Завтра мы отправимся в Эльмхольд для подготовки твоей свадьбы, милая.
О… это секундное затишье перед штормом: наливаются румянцем щеки, брови то переносице, то взлетают к самому небу, и, наконец…
Ее дитя говорит ее словами. Ее интонации в голосе, но видит перед собой Тира Олафа. Его упрямая нижняя челюсть. Его выцветшие почти до бела волосы. Верно говорят, мы живем в своих детях… - невольно дрогнули уголки губ кюны и она прошла к кровати, села, опершись на спинку. Подозвала дочь.
- Я смутно помню, - откинула покрывало зазывая Бергютт в уютный домик, - Иоанна, дорогая. - склонила голову касаясь губами лба дочери, - что не скажу, хороший тебе попадется муж или плохой. И сделать едва ли что смогу, не развязав новый конфликт. Но с тобой кроме твоих женщин, отправится кузен Одде с сыновьями и молодой женой. Ты хочешь вернуть наше величие? Этого хотим все мы, вот только Конфронт сделал нас слабее слабых, дорогая. Слабее… слабых. Я вступала на трон, принимала корону предков одной из сильнейших держав Иллиона. Видела бы ты меня тогда, Бергютт… - гордость и ностальгия прорезались в голосе королевы. - Синее усыпанное самоцветами платье, корона Конрада I венчает чело… а передо мной весь мир… А чем кончилось? Погибли лучшие из лучших. Эдриг Форгед - защищая твоего отца. Трое братьев Даггарда, почти весь род Хедмарка вырезали, а дядя… лучше б Ута умерла, чем жить с тем, что она видела в те дни. Нам необходимо ждать. Ждать, когда эта змея начнёт сама пожирать себя, Бергютт... тогда, мы отсечем ей голову.
Прижалась к дочери. О своей боли говорить и не думала, зачем пугать храбрую девочку еще пуще? Она старая, переживет и эту потерю. Да и недолго осталось. жить.
- Нас так мало, и одновременно так много.. никогда об этом не забывай милая моя. Про…
Стук в дверь, королева недовольно подняла голову, ведь велено - никого не впускать и не беспокоить!
Маргет бесшумной походкой, точно не замечая рассерженной подруги, передала сложенное трубочкой, перевитое лентой и сургучом послание, и столь же тихо удалилась прикрыв за собой дверь.
- Прочти, Бергютт, я вижу печать Хантингтонов, любопытно, что же им еще нужно. Небось прабабкин серебряный канделя...
Смущение. Да, именно смущение испытывала принцесса. Ей казались лишними и поцелуи, и скорбные речи. Ни к чему доброму этот союз, сплошная формальность, проникающий в сердце яд замедленного действия. Ей уже тяжело дышалось от мысли об Эльмхольде, уже было и тошно, и душно от двуличия. Бергютт не умела притворяться, ей было мерзко видеть фальшь, какой необходимой бы та ни являлась. Она силилась вспомнить коронованных, но образы, точно сухой песок сквозь пальцы, ускользали от нее. Никак не удавалось связать в единое целое надвигающиеся события.
Трепет и страх, сердце в агонии, - нельзя оставлять кюну. Она повернула голову, взглянула на печальное лицо матери, - там, в складках у глаз хранились слезы, здесь, в морщинах у рта покоились слова, что не были сказаны. Только любовь к каждому дюйму тела, к каждой унции глубины сердца королевы – вот и вся Бергютт, вся она – лишь выражение беспрекословного послушания, олицетворение оправданных надежд.
Глубокий вздох, объятие – остаться бы в этом мгновении. Спрятаться, раствориться, остаться под защитой безусловной любви, в невинном образе простодушия, последним возгласом любви, аккордом великого союза Тельдё. Как же жизнь жестока и быстротечна, как неблагодарна она к возносящим хвалы к ее имени. Иногда, все, что нам остается, - это крепко обнять и ждать благосклонности у судьбы. Вера в лучшее порой приносит плоды, а, если наши слезы остаются неосушенными дорогами на щеках, - боги требуют идти и не бояться. Бергютт была готова шагнуть, стоя у края бездны.
Стук в дверь. Замешательство. Белая лента, пожелтевший лист, герб Эльмхольда. В успокоенном и замолчавшем сердце забилась крыльями птица надежды. Наспех сорванная и тем самым выдающая волнения лента упала красивым завитком к ногам принцессы. Торопливо пробегая вдоль строк, не сразу был понятен смысл. Она перечитывает, не верит, перечитывает снова. Кажется, Бергютт даже не дышала, боясь спугнуть величие трех слов, разбередившие душу, внезапно окунувшуюся в глубокую пыльную зыбь безысходности. Но теперь это не только радость, но неожиданная тревога от крутого поворота событий. Бедный, бедный Стефан, как он станет объясняться с теми, кто ждал помолвки между фамилиями? Жалость и гнев. Как бы он дал обет верности, уже отдав свою душу богине смерти? Было бы нелепейшим оскорблением чести принять принадлежавшее другой. Ее охватывает пьянящее чувство окончания безумия:
- Они отменяют помолвку, - всего три слова, и сколько в них торжества, сколько благоразумия, а вместе с тем, сколько пренебрежения и жестокости. Весь Эльмхольд в одном поступке, вся их нарочитая важность и ответственность, весь флер бесчестия и бесславия. Как могли они однажды одержать победу над верностью и чистотой намерений Йотуннланда. Если змея и начнет пожирать свой хвост однажды, то вот он, - первый шаг, - кушать подано, пора рубить головы.
Отредактировано Berguett Teldoe (2024-05-16 10:06:17)
— Они отменяют помолвку...
Негодуя на это внезапное заявление, не дослушав, вырвала письмо из рук дочери, чтобы прочесть лично…
Иоанн Хантингтон упокоился с миром числа… месяца… выражаем свои…
Подпись: Леопольд I Хантингтон и так далее и далее и далее...
Минутное замешательство и, гнев Ее Величества сменился таким воодушевлением, что она отбросила пергамент - мгновенно свернувшийся улиточной раковиной - прочь на кровать. Вскочила на ноги и поднесла сложенные в священном жесте ладони к губам. Широкие двойные рукава оголили тонкие, скрытые плотно облегающей тканью запястья. Довольно улыбнулась, хлопнула в ладоши и обернулась.
- Бергютт! - Окликнула она дочь, будто на минуты раздумий совершенно об оной позабыв. - Ты не едешь в Эльмхольд! Леопольд приедет к нам! - Воскликнула кюна. - Вот это удача! Гунн, - осенила себя знаком богини королева, - благоприятствует нашим планам!
Гримлок, конечно, тоже мог приложить свою пядь к произошедшему, но Ее Величество о том и думать не смела. Разумеется, выдать дочь Эльмхольду - лишиться последней капли радости: выпустить последнего птенца из гнезда в свободный, собственный полет. Отдать второго ребенка в недружественное государство?! И все же… надежда, пусть слабая… выгода… это ведь такой шанс!
Как же тяжело.
- Бергютт, девочка моя, - Тира вновь села на кровать. Рукава крылья и широкая юбка накрыли смятое покрывало темно-голубым озером. Она все еще светилась азартным предвосхищением, не позволяя дочери вставить ни слова и продолжила… - Ты - станешь женой Леопольда.
Предвкушение эдакой партии и преимуществ разом скинули кюне десяток лет. Но требовалось сообщить дочери еще одну новость...
- Милая моя… то, что я сообщу тебе, не должен знать никто. Ни единая душа. Особенно Эрик. Ты меня поняла? - всматривается в личико дочери, пытаясь уловить ответ на вопрос. Прочесть мысли Бергютт… но временами… даже мать не могла до конца понять, что же чувствует и переживает ее дочь… - Девочка моя…
Всю правду Тира разумеется не расскажет. Не скажет и причину своего решения короновать Эрика как можно скорее…
Эйфория сменилась грустью. Даже, пожалуй… безысходностью?
Бергютт. Единственная девочка. Последний подарок Богов. С ней кюна всегда была куда более ласкова, нежели с сыновьями. Дарила тепло и время. С удовольствием следила за играми и занятиями дочери, жадно ловя всякое изменение. Первые шаги. Первые прочитанные самостоятельно строки. Первая конная прогулка на объезженном жеребчике. МЕЛОЧИ! Но Тире от чего-то это было очень важно.
Девочка…
Вгляделась. Но уже иначе. Будто впервые увидев.
Не девочка сидит перед ней. Молодая… молоденькая девушка, коей вскоре… благослови Миррин, предстоит стать не менее прекрасной женщиной и… королевой.
В груди вдруг стало так тяжело… и непонятно... не то груз ответственности лег на душу могильным камнем, либо же она вновь позабыла принять лекарство...
Одно... успокаивало... Если Хантингтон примет предложение, клюнет на юность и привлекательность Бергютт, оценит шансы и перспективы... дочь не застанет последних часов жизни матери. Не увидит, как та испускает дух под бормотание жрецов... Бергютт прибудет в Йотуннланд - увидит очередной курган в Долине Конунгов, еще не успевший зарости вереском. Но пройдет год... второй...
Сглотнув, уже куда менее воодушевленно, Тира заговорила вновь.
- Я намерена короновать Эрика после празднования Эльдраницы. Эрик вырос в Йотуннланде. Он пропитан нашими знаниями, нашим воздухом. Он - будет следющим конунгом, а не ставленник Фламмансии. Но никто о том, до момента официального объявления знать не должен! Поклянись мне, Бергютт... - тряхнула ее за руки. - А что до Леопольда - мы отправим ему предложение посетить Йотуннланд, а вместе с тем… и официальное предложение твоей руки.
Было настоящей катастрофой не дочитать письмо до конца и зацепиться за одинокие строчки. Бергютт поджала губы, наблюдая, как матушка радуется новоявленной возможности в лице короля Леопольда. Гунн тут была не при чем. Вероятнее всего, именно сам король с его извращенным восприятием супружества принял решение о необходимости союза. Принцесса взяла мать за руки, в надежде донести всю абсурдность ситуации, но намерение, что выпалила Ее Величество, заставило Бергютт замолкнуть. Она вдруг за пеленой величия и мудрости увидела бессилие и безумие.
- Бьорн не простит Вас, - ответила она. Долгая и тяжелая пауза, будто бы слова высокой волной шли от самых глубин души, - Пусть он ставленник Фламмансии, пусть Эрик насквозь пропитан духом Йотуннланда, и каждый ярд Йотуннланда вобрал в себя горячее дыхание Эрика. Пусть каждый житель нашего королевства засыпает с молитвами за Его Светлость, а боги раболепно дарят ему свою благодать. Пусть хоть все небо россыпью звезд освещает прекрасный лик моего брата Эрика, пусть! Бьорн – наследный сын. Ваш наследный сын, моя Кюна! Кровь от крови и плоть от плоти! Своим решением Вы не оставляете Эрику ни малейшего шанса на правление. Оскорбившись и осклабившись, Бьорн заберет трон силой, и в этот момент Вы лишитесь двоих сыновей: один будет предан Вами, а другой – великой и терпящей многое земле Йотуннланда.
Бергютт не знала Бьорна лично, не знала, что переживала ее матушка в момент их последней встречи. Тема старшего брата была табуированной среди придворных дам. Но в обход всем запретам ей удалось найти информатора, что за звонкие мешочки снабжал необходимой информацией. Возможно, будь Тира откровенной с дочерью в своих чувствах, возможно, докажи она делами свое неравнодушие к сыну – Бергютт пела бы иначе. Совокупность всех наблюдаемых факторов рождали в светлой голове пагубные мысли осуждения. Ей виделось странным преданность одному сыну и абсолютное игнорирование жизни другого.
- Как Вы можете так с ним? – В любой момент молчание Кюны могло бы обратиться гневом с последующими необратимыми последствиями, но пока та собиралась с мыслями, принцесса тешила себя надеждами о возможных внесениях корректив в окончательный смертный приговор брату Эрику. – Быть может, Бьорн недостаточно натерпелся? Какую альтернативу Вы хотите ему предложить вместо короны? Место в совете? Вы знаете о его жене? Вы знаете о Галатее? Маменька, что ты знаешь про дом Артуа?
Бергютт уже успела заочно познакомиться с представителями данной семьи, она страшилась и трепетала от одной только мысли об их неминуемой и скорой встрече. Своего брата Бьорна Бергютт жалела, как жалела мать, которой приходилось и приходится принимать участие в подобных вотумах. Решение о коронации Эрика принцесса сочла опрометчивым. Однако, это лишь соображение человека, статус которого не позволяет выражать мнений против слова Кюны, но, вероятно, ошибкой было бы именно безразлично промолчать и слепо согласиться.
Но, говоря честно, Бергютт была рада бы рада видеть Эрика на престоле. Люди любят его, верят ему, пойдут за ним, сделают для него невозможное. Он способен дать надежду и вдохнуть веру, а сломленному и угнетенному народу это необходимо. Он одержит победу в битвах, он начнет новую главу летописи. Альянс с Эльмхольдом под руководством Королевы Бергютт Тельдё поднимет Север, укрепит и воскресит. Вместе они заставят мир трепетать. Сонаправленность их взглядов, безусловное понимание, искренняя любовь – фундаментально то, что сотворит чудо, заставив Олафа гордиться фамилией. Но Бьорн своим существованием, словно костная вилочка поперек горла, не даст идиллии осуществиться, и будет в этом справедливость, и будет правда на его стороне.
Вы здесь » ILLYON » Архив незавершенных эпизодов » Долг превыше всего
