Виктор сидел за своим столом, задумчиво уперевшись подбородком в ладонь. Второй рукой он машинально теребил уголок лежавшего перед ним письма. Он перечитал его уже дюжину раз за последние десять минут, хотя жалкая тройка содержавшихся в нём фраз совсем не заслуживала такого внимания.

«Крайне сожалеем», начиналось письмо. «Приложили все усилия», говорилось в нём. «Описанный вами человек нам не известен», резюмировало оно. Если отбросить все витиеватые и заискивающие выражения надежд на дальнейшее плодотворное сотрудничество, то получалось, что в качестве ответа на свой запрос Виктор получил пустой лист, переданный ему со всей заслуживающей того секретностью.
Чертовщина какая-то, думал он. Ну, хорошо. Им он не известен. Никому он не известен. И вот этот неизвестный человек появляется как гром среди ясного неба и ведёт под руки наследника дамакийского трона: живого, невредимого, только немытого с дороги. Толпы подданных ликуют, придворная знать падает ниц, Виктор столбенеет. Тридцать лет, получается, Теодор валяется в какой-то всеми забытой канаве, не подозревая даже о своём происхождении, а потом мимо проходит вот этот неизвестный человек, узнаёт его по печати королевского благородства на чумазой морде, подбирает и доставляет в столицу. И ведь это действительно настоящий наследник, обмана тут быть не может. Обман быть может, когда имеешь дело с тупыми разбойниками, которым платишь баснословные деньги за пустяковое дело – убийство ребёнка. А с престолом и правами на него никакие трюки не сработают.

Или сработают? Что, в сущности, Виктор знал о чарах, которыми проверяли Теодора? Только то, что ему говорили другие, а им верить нельзя. Да и даже если они действительно работают именно так, как ожидается, на любой замок всегда найдётся своя отмычка, а на любое волшебство – другое волшебство. Что, если это всё – неслыханная в своей наглости и масштабе интрига неких могущественных сил, желающих прибрать Дамакию к своим рукам?

Настолько чудесное возвращение похищенных принцев бывает только в пьесах, в которых незадолго до занавеса убивают злого наместника. А людям свойственно в поисках решений прибегать к знакомым сюжетам. Получается, кто-то вполне способен был замыслить такой сложный план, внушить Теодору всё, что угодно, - короткое знакомство с ним оставило у Виктора впечатление, что очень впечатлительный человек был этот Теодор, такому не составит труда вскружить голову любой чепухой, - и посадить на трон свою верную марионетку. Очень удачно в эту версию вписывалась и блаженная одержимость Теодора этим Диосом. Решили, что ли, всё-таки церковники подмять под себя свободомыслящих дамакийцев?

Впрочем, нельзя было торопиться с выводами. Последние события, надо было признать, выбили Виктора из колеи, и его обычно нерушимая уверенность в своих силах дала трещину. Моментально решаться на определённую линию поведения он не брался, и тянул время, надеясь сначала во всём разобраться. А если разбираться, то с самого начала - с нашего удачливого неизвестного человека надлежало начинать разбираться. Вот Виктор и попросил его вызвать к себе в кабинет в предельно вежливых и уважительных выражениях, и теперь ждал.
Когда в его дверь постучались, он неторопливо положил поверх письма какой-то журнал, приготовил чернильницу и принялся в нём что-то писать, только после этого отозвавшись деловитым «Войдите».

На вошедшего человека он позволил себе только бросить мимолётный взгляд, показав ему рукой на удобное мягкое кресло возле окна и вежливо, на секунду, улыбнувшись, мол, сейчас-сейчас, одну минуточку, видите – я весь в делах. Пускай пока посидит в этом кресле, уютно расплывавшемся под каждым посетителем и делающим его на голову ниже Виктора, и полюбуется демонстративно скромно обставленным кабинетом.

Больше он на него пока не смотрел, сосредоточенно царапая пером бумагу. «Необходимо немедленно», выводил он, «а то и непременно предпринять всё возможное, иначе в противном случае будет совершенно непозволительно». Поставив точку, он немного для вида подумал, потом приписал чуть дальше «Как бы там ни было», и с довольным видом захлопнул журнал, изобразив из себя человека, с удовольствием отрывающегося от постылых, но крайне важных дел.

И только тогда Виктор позволил себе поднять глаза, рассматривая Райнера. Он уже несколько раз с ним пересекался, но всегда в суматохе и суете, и никогда – так близко и с глазу на глаз. Только теперь он смог рассмотреть его как следует. Да, решил он про себя, не выдержав долго и невольно отводя взгляд, с этим нужно держать ухо востро.

- Прошу меня простить, - сказал Виктор. – Сами понимаете.

Он показал руками на усеявшие стол бумаги и свитки, как бы предлагая Райнеру по достоинству оценить масштаб всех тех вещей, которые он должен был сам понять.

- Честно признаться, - сказал он, - по этой кипе документов я скучать совершенно не собираюсь. Вынужден буду осчастливить всем этим Его величество, а сам с этого момента буду заниматься исключительно романтической корреспонденцией со своей любимой супругой и, может быть, парой статей, критикующих столичную политику. Мягко, но исключительно по делу.

Виктор деловито потёр руки и встал из-за стола, направившись к шкафчику, где своего момента дожидалось дорогое вино. На его лице уже расплылась обычная вежливая улыбка, которой он давал понять, что здесь все исключительно друзья, желающие друг другу лучшего.

- Надеюсь, я не оторвал вас от дел? – спросил Виктор. – Хоть и, вынужден признаться, мне не до конца известно, чем же именно вы занимаетесь.