Если бы еще несколько дней назад Эрика спросили, представлял ли он когда-то себя на троне Йотуннланда, он бы скорее всего ответил, что нет. Отпустил бы шутку о том, что история знавала королей куда более распутных, но вряд ли более красивых, чем он сам, сместил бы фокус внимания на свою матушку-кюну, которая слишком ценит свое королевство, чтобы отдать его младшему сыну, и постепенно съехал бы со слишком неоднозначной темы, не желая отвечать ничего конкретного. Потому что ничего конкретного и не было. В детстве, будучи сыном правителей севера, он неоднократно представлял себя и во главе армии, и сидящим на могущественном троне в главном зале дворца, и приказывающим отрубить голову предателям и дезертирам. Мечты эти, однако, были лишь детскими иллюзиями, сценариями для игр, не завязанными на реальности. Они не несли в себе осознания того, что коронация самого младшего сына кюны значила бы отсутствие всех остальных претендентов на трон, смерть или недееспособность родителей и возможную Гражданскую войну за право владеть короной севера. Нет, эти мысли были освобождены от логики и морали, они были лишь обрывками среди миллионов других мечтаний юного мальчика, которому каждую ночь снились самые удивительные сны.

С возрастом же все обретало куда более реальные очертания. Наличие Бьерна - старшего брата и главного наследника, зародило в голове Эрика четкое осознание того, что он лишь запасной. Второстепенный игрок, защитник, но не нападающий, тот, кто стоит в тылу на благо родины, но не восседает на троне, обсуждая межгосударственную политику и международные отношения. Он - правая рука, он - ручной зверь, возможно главный советник и второй человек в королевстве, но он не конунг.
А потом Бьерна отослали во Фламмансию. Но Эрик даже не ждал, что теперь займет место брата. Детали договора между королевствами ему в силу возраста были неизвестны, однако он и не думал о том, что теперь станет конунгом вместо брата. Ведь было совершенно очевидно, что его забрали пленником совсем не для того, чтобы освободить дорогу новым кандидатам.

И принц жил своей жизнью. Он больше не играл в войнушки и не мечтал о золотой короне, он наслаждался тем, что на его плечах не лежит бремени наследника, а значит и спрос с него будет куда меньше, чем мог бы быть. Он давно свыкся с мыслью о том, что даже если Бьерна нет рядом, место на троне все равно держится для его зада, и лишь иногда его посещали темные, неоднозначные мысли. Вот гонец приносит кюне небольшой конверт. Его голова опущена, он боится даже взглянуть на одетую в меха правительницу сурового севера, и как оказывается, не зря. По щеке Тиры катится скупая материнская слеза. Она потеряла еще одного сына. Фламмандская лихорадка забрала его так внезапно, так ужасающе печально. Ведь правда? И все-таки нужно жить дальше. Нужно оставить наследие в надежных руках, нужно бороться за счастье и благополучие своего народа даже сейчас. К счастью, у Тиры Тельдё есть еще один сын. Сын, которого не готовили для этой роли, сын, в которого скорее всего никто не верит. Но так ли это важно в условиях нынешних обстоятельств?

Подсознательно он уже давно осознал, что лишь такой вариант развития событий может посадить его на престол. Вариант печальный и весьма жестокий, но единственный в своем роде. Потому, когда матушка сообщила ему о том, что изменила свое решение, он был в совершенной растерянности. И все-таки Тира Тельдё никогда не делала поспешных выводов и не принимала необдуманных решений. Она всегда славилась холодностью рассудка, потому Эрик четко осознавал, что свои слова она не забудет и не заберет обратно. Она приняла решение. А он не стал его оспаривать.

Бремя ответственности он, впрочем, почувствовал уже на утро следующего дня, когда кюна отправила одну из своих служанок, чтобы напомнить принцу, что отныне он не может пропускать ни один Риксрод без веской на то причины, и похмелье таковой почему-то не считается. Вздохнув, Эрик впрочем не собирался противиться судьбе. Меняться было трудно, но он был достаточно взрослым чтобы понимать: управлять государством еще труднее. Ему дали достаточно времени, чтобы насладиться жизнью, теперь пришла пора отдавать дань. И все-таки находиться на заседаниях совета и присутствовать там физически: две большие разницы. Большинство вопросов, обсуждающихся там, были куда более приземленными и обыденными, чем принцу хотелось бы, и не способствовали его осознанному погружению в пучины государственных задач. Однако он старался как мог, прошло всего несколько дней, и его ждет еще куча работы.

А пока неплохо бы подкрепиться. Он как раз уплетал за обе щеки пастуший пирог, запивая его отборным вином, когда двери в залу отворились, и в широком проеме показался канцлер Нюгаард. Не сказать, что его появление разочаровало или огорчило Эрика - никакой личной неприязни к мужчине он не испытывал. Однако он, как и прочие, особенно заинтересовался принцем именно после сделанного кюной объявления, и это одновременно забавляло и немного раздражало. 
— Господин канцлер, какой приятный сюрприз. — учтиво ответил Тельдё на приветствие Нюгаарда, запивая вином только что откушенный кусок хлеба, чтобы освободить рот. Канцлер явно пришел не для того, чтобы посмотреть, как принц жует, хотя возможно некоторые от этого зрелища и не отказались бы. 

Окинув взглядом представленную бумагу, Эрик вновь поднял взгляд на мужчину, смиренно ожидающего его ответа. Принц не был дураком, даже вопреки всеобщему мнению, и даже не смотря на то, что расчеты, которые он видел впервые в жизни, и выглядели достаточно сложно и внушительно, и даже сам канцлер, если верить его словам, сидел над ними с министром финансов. Однако суть происходящего была совсем не в этой бумажке, и даже не в свинине, и уж точно не в том, что канцлеру требовалось мнение человека, который эту свинину максимум пережевывает. Это было похоже на проверку, и вопросы, вращающиеся на шестеренках в голове Нюгаарда, также наверняка были связаны совсем не со свиньями. И все-таки Эрик готов был принять правила этой игры. Улыбнувшись своей привычно очаровательной улыбкой, он кивнул на место напротив себя.
— Чтож, если вы хотите, чтобы я самостоятельно разобрался во всем, что здесь написано, то вам будет лучше присесть, потому что процесс это будет не быстрый. Или, если вам будет угодно, вы можете не тратить наше общее время и сразу ввести меня в курс дела, а я поделюсь с вами своими мыслями. Что скажете? —

Подпись автора

Камень, явно заброшенный канцлером в его огород, принц Эрик решил пропустить мимо ушей. Во первых, вступать с ним в дискуссию на эту тему совсем не хотелось, а во вторых, по мнению Эрика эти слова, хоть и сказанные с иронией в данном конкретном случае, не теряли от этого своей актуальности. Зачем еще монарху нужен совет, если он не способен разделить с ним это тяжкое бремя власти? Сколько королей и конунгов посходило бы с ума, если бы всем им нужно было постоянно самостоятельно разбираться во всем мелочах, к примеру считать свиней? А если достопочтенному главному советнику правительницы всего севера что-то не нравится, это всегда можно исправить, посадив на его место кого-то другого, куда более преданного и понимающего нужды своих господ.

Хотя если говорить серьезно, Тельдё вполне мог понять те волнения и беспокойства, что терзали душу Раймонда Нюгаарда. Принц знал, какой репутацией славится, и понимал, что находящийся подле него канцлер прекрасно способен оценить, что из слухов можно считать лишь дурными сплетнями, а что в действительности похоже на сына достопочтенной кюны Тельдё. Оттого его вполне хорошо скрываемое недоверие было ожидаемо и логично. Он не мог знать, что сам Эрик думает относительно решения матушки, потому хотел прощупать почву, чтобы сделать собственные выводы и оценить ситуацию, и это было весьма похвально. Деликатность - редкость для этих мест, где суровые северяне предпочитают не церемониться и рубить с плеча. Но Нюгаард не такой, он умен и хитер, он как лис, и это безусловно хорошее качество, до тех пор, пока оно работает на тебя, а не против.

Как Эрик и предполагал, противиться канцлер не стал, и, обернув свитки к себе, начал рассказывать о мясе. Быстро догадавшись, что рассказ будет долгим, принц отрезал крупный кусок запеченной после вчерашней охоты дичи, что лежала у него на тарелке, и отправил в рот, тщательно пережевывая и кивая в такт монологу Нюгаарда о способах приготовления свинины. Пока ему не было до конца понятно, что конкретно хочет узнать мужчина таким способом, и почему выбрал такой странный, весьма нестандартный вопрос, словно специально подобрал самую скучную и неинтересную тему, чтобы посмотреть, на сколько быстро Эрику надоест это слушать. Но Тельдё понимал - нужно просто немного подождать, и все истинные мотивы непременно выйдут на поверхность. Когда же канцлер заговорил про армию, на губах принца скользнула улыбка, и он опустил глаза, чтобы не выдать, что этот разговор начинает его забавлять. Так значит ярла волнует стоимость содержания армии, и он хочет узнать, не придумает ли будущий конунг чего-нибудь, чтобы это содержание уменьшить?

Однако канцлер все говорил и говорил, и Эрик все больше сомневался в том, что правильно понял его намерения. Что это вообще за странные вопросы, особенно сейчас, в условиях той ситуации, заложниками которой они оба оказались по милости кюны? Неужели ему не понятно, для чего именно сейчас Йотуннланду нужна армия? Или он считает принца совсем придурковатым, и думает, что это Эрику нужно все это объяснить?
— Чтож, боюсь, господин канцлер, для того, чтобы узнать мотивы решений моей дорогой матушки, вам придется спросить у нее о них лично. Если конечно вы осмелитесь на такой шаг. — Эрик слабо улыбнулся, откладывая приборы в сторону и глядя на сидящего перед ним мужчину с неподдельным интересом. — Однако должен сказать, что ваш вопрос меня изрядно удивляет. Возможно, вы считаете меня идиотом, и полагаете, что я не способен понять элементарных вещей, а возможно я и есть идиот, спорить не стану, однако даже я, пропускающий Риксрод, понимаю, что в сложившейся ситуации мы просто не можем позволить себе оставаться беззащитными. Конфронт показал, что для того, чтобы защититься от наших врагов, которые к слову с тех пор стали только сильнее, нам нужно больше людей, больше сильных воинов. И на мой взгляд пусть уж лучше мрут свиньи, чем наши мирные жители, которых и вы, и моя матушка, а в будущем и я поклялись защищать. — Чуть склонив голову на бок, пытаясь рассмотреть в лице канцлера ответы на свои вопросы, Эрик продолжил. — Или может вы считаете, что после моей коронации, которая станет явным нарушением мирного договора с Фламмансией, нам ничего не угрожает? И нет у нас ни страшных врагов, ни причин для наращивания армии? Я, признаться честно, и до решения матушки считал, что нам непременно нужно освободиться от всех тех рамок, что наложило на нас отступление во время Конфронта, и одними речами тут не обойтись. А сейчас, когда кюна озвучила нам свое решение, время и вовсе играет против нас. Вы не согласны? — 

Отредактировано Eric Teldoe (2024-10-14 20:25:58)

Подпись автора

Никогда прежде не задумывался Эрик над тем, что на самом деле думают люди, лебезящие перед его матушкой на собраниях и пирах. Никогда прежде не приходило в его светлую голову, что члены ее собственного совета, люди, что правят вместе с ней королевством, ежедневно решая все возникающие проблемы и трудности, могут не разделять ее мнений и так открыто оспаривать ее решения. Наблюдая за канцлером, что хоть и старается держаться непринужденно, а в речах своих оставаться максимально осторожным, на деле выглядит взволнованным и озадаченным, принц думает о том, на сколько это все-таки правильно: держать в качестве своей правой руки человека, чьи взгляды так разнятся с твоими собственными? Совсем скоро он станет конунгом, и будет в праве сам выбирать своих советников и назначать помощников. Поступит ли он так же? Поставит ли во главу угла человека, что сможет в силу своих убеждений показать ему другой взгляд на вещи, или же выберет того, кто будет беспрекословно с ним соглашаться, поддерживая его взгляды и решения? Что полезнее для монарха: поддержка или критика? И способен ли тот, кто критикует, вовремя принять свое поражение, если таковое случается, и поступать верно не смотря на уязвленное свое самолюбие?

Следуя примеру своего собеседника, Эрик не стал перебивать, давая канцлеру возможность высказаться. Жестом махнув прислуге, он велел поставить перед Нюгаардом бокал, и сам наполнил его вином, слушая рассуждения канцлера. Его слова о том, что чтобы узнать как чувствуют себя завоеватели, нужно спросить фламмандцев, неприятно кольнули Тельдё, но виду он не подал. Лишь присел обратно в свое кресло, откинулся на спинку и сложил руки на животе в замок, понимая, что больше не съест и крошки.

— Не хочу показаться занудой, господин канцлер, но мне кажется, вы сами себе противоречите. — Принц говорил спокойно, без тени озлобленности или недовольства. Он, возможно в силу возраста, был куда более открыт к обсуждениям, чем его матушка, что была женщиной старых порядков, да еще и с весьма непростым характером. Эрик в этом отношении был куда более гибким, он никогда не отрицал, что кто-то может в чем-то разбираться лучше, и старался выслушивать все мнения со стороны, будь то разговор о технике держания меча, дрессировке охотничьих псов или вот, как сейчас, обсуждение внешней политики. Однако и глупым он показаться никогда не боялся, будучи уверенным в себе, он четко осознавал, что нет ничего плохого в том, что ты чего-то не знаешь. Плохо лишь когда ты не стремишься узнать.

— Вы утверждаете, что мы зря наращиваем армию, и тут же говорите о том, что Фламмансия, к которой вы судя по всему питаете особое восхищение, тоже не сидела сложа руки со времен Конфронта. Никто не говорит о том, что нужно сломя голову нестись вперед, как только наши солдаты съедят необходимое количество свинины, и отвоевывать обратно свои права и свободы. Но как я уже сказал, решение кюны сами знаете о чем может быть воспринято нашими главными врагами весьма неоднозначно. И если такое случится, разве не нужно нам быть готовыми к этому удару? Разве не понадобится нам армия, чтобы противостоять восстановившейся после Конфронта армии Фламмансии, и защищать хотя бы то, что у нас еще осталось? — немного помедлив, Эрик добавил.
— Как будущий конунг, я должен в первую очередь думать о благополучии народа, который дал клятву защищать и оберегать. И вы можете не сомневаться, я не забуду об этом в порыве ярости и отчаяния, даже если после моей коронации Артуа казнят моего брата, как теперь уже бесполезного пленника. Я не стану рваться в бой, не имея для этого нужных ресурсов, и желание мстить не ослепит меня. Но и вам, и мне прекрасно известно, что думает наш народ. Он готов идти в бой ради свободы Йотуннланда, и это наше огромное преимущество перед Фламмансией, погрязшей в собственных проблемах и междоусобицах внутри страны. —

Оттолкнувшись от спинки кресла, принц подался вперед, упираясь локтями в деревянную столешницу и глядя канцлеру прямо в глаза. — Я хочу поступить правильно, господин канцлер. Я не питаю иллюзий относительно собственных способностей, и прекрасно понимаю, что мне многому предстоит научиться. И я научусь, ведь я не идиот. Но я четко знаю одно: я не позволю Фламмансии трахнуть меня так, как они трахнули мои матушку много лет назад. И мне хочется верить, что вы, как преданный нашему королевству человек, удостоившийся великой чести стать канцлером, окажете мне поддержку в этом непростом деле, и поможете быть хитрее и бить сильнее, даже в случае, если свинины окажется недостаточно. —

Подпись автора

Слова канцлера, пусть и сказанные с крайне мягким выражением лица, да совершенно спокойным, миролюбивым голосом, то и дело таили в себе какие-то не очень приятные намеки. Вот он вроде соглашается, однако в то же время намекает на излишнюю самоуверенность принца. Вот он вроде хвалит тот уклад, что сложился на севере за сотни лет, а вот уже невзначай обзывает их варварами, только и способными на то, что махать дубинкой, не видя и не желая видеть других путей.

Эрик смотрит на канцлера с неподдельным интересом. Никогда раньше не видел он его с этой стороны, хоть и слышал временами от матушки, что Нюгаард мужчина весьма ушлый, и взгляды его во многом отличаются от привычных Йотуннланду нравов. И все-таки лишь теперь принц в полной мере мог ощутить, что имела ввиду кюна. Лишь теперь он понимал, почему за спиной канцлера зачастую шушукаются другие члена Риксрода, меряя его озадаченными, зачастую пренебрежительными взглядами. Раймонд Нюгаард без сомнения был мастером много думать и красиво говорить, облачая неоднозначную, зачастую неприятную правду в слова успокаивающие, а не раздражающие. Это его умение буквально завораживало Эрика, наверное по этой причине разговор этот до сих пор продолжался, не смотря на количество брошенных канцлером в огород кюны и ее наследника камней.

— И что же вы предлагаете, господин канцлер? Может, поцеловать перстень железного короля Робера Артуа, да поклясться в вечной верности фламмандской короне? — с усмешкой задает Эрик свой вопрос, однако где-то в глубине души понимает, что ответ скорее всего будет именно таким. Не прямым текстом, безусловно, не в такой грубой, «дикарской» манере, ведь канцлер у нас человек тонкой душевной организации, в отличие от других северян, и слова его всегда покрыты глазурью из сладкого меда, как любимый матушкин пирог. И все-таки его ответ почти очевиден, но Эрик хочет услышать это от Нюгаарда лично, не строя предположений.

Канцлер, однако, решает зайти издалека, стараясь задобрить молодого принца сладкой лестью. Нашлось здесь место и упоминанию о их давнишних отношениях, что само по себе должно было внушать доверие, мол дядя плохому не научит. И похвала умственных способностей Тельдё, которого все в этом дворце, и наверняка сам Раймонд на самом деле считали бестолковым юнцом, раздолбаем, не знающим, как работает этот мир. И под конец в ход пошли восхищения любовными успехами будущего конунга, будто количество девиц, готовых порезвиться с привлекательным наследником северного трона хоть что-то говорило о его внутренних качествах. Не хватало лишь упоминания о том, что сын канцлера - лучший друг принца, но этот аргумент Нюгаард возможно просто приберег на потом, как самый важный и действенный. 

— Мой брат никогда не примет моего правления. — серьезно ответил Эрик, и улыбка в ту же секунду исчезла с его лица. Опуская глаза, он медлил, будто выбирая виноградину на широком серебряном подносе, однако в голове его витали совсем другие мысли. И все-таки развивать эту тему принц не хотел, по крайней мере не сейчас, не здесь, и не с канцлером. Оторвав наконец крупную ягоду, он отправил ее в рот, а его взгляд, на этот раз куда более серьезный и решительный, вновь прополз по столу и поднялся по сложенным на столешнице рукам канцлера наверх, по его богато расшитому одеянию прямиком на немного обвисшее от старости лицо, без труда находя там хитрые глаза.

— Правду можно выставлять в разном свете, господин канцлер, и вы в этом совершенно определенно мастак, что уж тут говорить. Но от этого она не перестает быть правдой. В какой-то степени я могу понять ваше стремление постараться решить все мирно, не проливая лишней крови. Мне и самому, представьте себе, не хочется умирать на этой войне. Однако в отличие от вас, я не вижу условий, на которых мы с Фламмансией могли бы договориться, и не допускаю даже мысли, что они пойдут на это после того, как им совершенно варварским образом плюнули в лицо. И хотя мне вопреки вашему мнению глубоко плевать, войду ли я в историю, это не значит, что мне наплевать на честь и справедливость нашего государства. Возможно, те самые Артуа, или правители Даммакии и Сехметии и стали бы трусливо поджимать хвосты, наплевав на старые обиды, окажись они на нашем месте, но северный народ не прощает, и не подставляет другую щеку, когда его ударили по первой. В сердцах наших людей живет ненависть, многие из них потеряли родных и близких, похоронили родителей и детей во время беспощадного Конфронта, и теперь они жаждут отмщения. Только так их души смогут обрести покой. Только так мое правление будет иметь смысл. А если вам нужен кто-то, кто согласится стать фламмандской подстилкой, то вам стоит поставить на другую лошадь. Жаль только, что решение кюны от этого не изменится. —

Отредактировано Eric Teldoe (2024-11-04 18:58:52)

Подпись автора

— Вы совершенно правы, вкус просто отменный. — согласился Эрик, однако с места не сдвинулся, и вина отхлебывать больше не стал. Он терпеливо слушал рассказ канцлера, без труда догадываясь о том, что лежит в основе этой поучительной притчи. Впрочем, канцлер по всей видимости уповать на сообразительность принца не стал, ведь о его мыслительных способностях ходило немало разных слухов, и посчитал необходимым смысл сказанного пояснить, что вызвало на губах наследника вполне добродушную ухмылку.

— А знаете, за что я люблю вино, господин канцлер? — спросил Эрик, выпрямляясь и тоже откидываясь на спинку своего кресла, привычно складывая руки на животе. Ответа он не ждал, потому лишь неспешно продолжил. — Вы конечно подумаете, что за его опьяняющие свойства, и не ошибетесь, но в этом вино уступает многим другим напиткам, пожалуй. В вине же мне нравится его непредсказуемость. Вот казалось бы, есть один и тот же виноградник, и выращивают в нем уже сотню лет один и тот же сорт винограда. И технология там отработана годами, и воду черпают из одного и того же колодца, и хранят все в одних погребах, а вино каждый год все равно разное получается! То более сладкое, то с кислинкой, то терпкое, то такое, что вместо воды его можно пить, жажду утоляя. То в нем нотки древесной бочки чувствуются, то виноградом пахнет так, что от одного запаха во рту сладко становится. Казалось бы, удивительно, правда? Помнится мне, моя бабушка рассказывала нам с сестрой о конунге, который за это купцов отлавливал да казнил. Мол врут они ему, не привозят того вина, что он хочет, хоть и бочки с клеймом одного виноградника, и сами купцы клянутся, что привезли то, что правитель наказывал. —

Немного помедлив, мягко покачивая в руке бокал с рубиново-красной жидкостью, отражающей отблески горящих в зале огней, Эрик продолжил. — А ведь достаточно было чтобы кто-то объяснил конунгу, что все дело в том, при каких условиях растет виноград. Как много в этом году солнечных дней, и как много дождливых, и как сильно влияет это на то, каким по итогу получится сам напиток. — Многозначительно замолчав, словно предвкушая продолжение истории, на деле лишь делая глоток вина, принц поднял глаза на своего собеседника. — Но вместо этого советники того правителя во главе с канцлером устроили переворот. Они считали его слишком глупым, слишком недалеким, почти безнадежным, при этом слишком упрямым и не поддающимся их влиянию. Его убили тогда прямо на Риксроде, а на трон сел его единственный наследник, совсем еще юнец, конунг Олаф. Помните такого? Самый жестокий конунг в истории Йотунлланда? Тогда члены совета думали, что смогут управлять им, ведь парнишке было всего тринадцать лет. Они надеялись вырастить конунга, что будет подчиняться их воле, воспитать его так, как выгодно им, и править страной его руками. Он убил их всех. И не только их, впрочем вы знаете, вы же изучали историю. Его имя в нашей стране знает каждая собака. А вот имя его отца можно найти разве что в каких-то государственных документах, да и то без лишних подробностей. Как вы считаете, чье правление было лучше для страны и для народа, господин канцлер? Кто пролил больше невинной крови? —

К концу рассказа голос Эрика звучал совсем тяжело и безэмоционально, а от улыбки на губах не осталось и следа.
— Иногда идти против заведенных порядков, полагаясь на то, что придуманный вами мир будет лучше того, что уже существует - сомнительная затея. Я искренне верю, что вы желаете Йотунлланду процветания, и думаете не только о себе, но обо всей стране, когда говорите мне все эти вещи. Не думаю, что вас сильно заботит, будут ли обо мне слагать легенды, но вы надеетесь, что это заботит меня, и пытаетесь повлиять на меня подобным образом. Однако как я уже сказал, мне на это наплевать. Но мне не наплевать на истины, впитанные мною с молоком матери, и не плевать на надежды, что возлагаются на меня, как на конунга нашего государства. История должна служить нам уроками, указывая на ошибки, которых нам больше не стоит совершать. Однако история хранит в себе слишком много противоречивых событий, и многие из них мы могли бы использовать, чтобы доказать правильность своей точки зрения. Но если мы начнем вспоминать их все, нам, пожалуй, и жизни не хватит. —

Подпись автора