ILLYON |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » I will follow you into the dark
♦ I WILL FOLLOW YOU INTO THE DARK ♦
Death Cab for Cutie // I Will Follow You into the Dark
УЧАСТНИКИ
Cornelia ♦ Theodore
ДАТА И МЕСТО
Манус, Малумния // середина покровня 1571 года
АННОТАЦИЯ
Чаша терпения Корнелии переполняется, когда она узнает об изменах Теодора, и импульсивная королева решает уехать домой, забрав с собой ребенка. Однако Теодор не готов так быстро отпускать свою жену. Кажется, пришло время признать ошибки и попросить за них прощения.
Осенние сумерки тонким шёлком опускались на виллу семейства Аквилла, окутывая её золотисто-красными тенями и приглушёнными оттенками пурпурного заката. Ветра почти не было, и казалось — время здесь остановилось. Яблоневые сады как величественные хранители этого уголка, стояли в своей нетронутой красоте — их ветви всё ещё украшали яркие, налитые медовой сладостью плоды, прозрачные в мягком свете заходящего солнца.
Корнелия стояла у окна и тонкие пальцы касались холодного стекла, сквозь которое она смотрела на этот умиротворяющий пейзаж. В глубине её души разливалось то же самое спокойствие, которое царило вокруг — но это было не умиротворение, а... болезненное затишье. Густые облака, тяжело повисшие на небосводе, отражали внутреннее состояние — подавленность, тоску и безысходность.
Сады, некогда любимое место для прогулок, где Корнелия могла бродить часами, теперь, казались ей чужими. Воспоминания о счастливых днях с Теодором, когда они ещё строили планы на будущее, врывались в её сознание снова и снова, прохладными, колкими порывами ветра. Вспомнились и моменты радости и тихого счастья, когда она ещё верила в их союз, в их любовь, которая, как она думала, была нерушима.
Она сбежала сюда, на эту старую виллу, словно птица, ищущая убежища от неумолимой бури. Здесь надеялась юная королева найти спасение, спрятаться от того, что разрывало её сердце изнутри. Но ни тишина сада, ни мраморные колонны, ни воспоминания детства, проведённого здесь, не могли укрыть Корнелию от терзаний. Болезненная правда о том, что Теодор, её муж, человек, которому она доверила своё сердце, предал её, разъедала сознание медленно и мучительно, оставляя наедине с горечью.
Медленно отошла от окна, едва первые дождевые капли коснулись земли, и подошла к колыбели, где мирно спала их маленькая дочь, Сесилия. Крохотные пальчики сжались в кулачки, а пухлые щёчки тихо покоились на мягкой, собственноручно расшитой матерью подушке. Она — воплощение чистоты и невинности, того, что Корнелия больше всего стремилась защитить. Для неё, ради неё она должна была оставаться сильной, несмотря на то, что её собственное сердце было разбито. Сесилия была её маленьким чудом, её светом в это мрачное время...
Но каждый раз, глядя на дочь, Корнелия не могла избавиться от мыслей о Теодоре. Слишком многое было связано с ним — слишком много надежд, любви и воспоминаний, которые теперь, казались ей туманными, словно отражение в озере. Боль от измены, как незаживающий шрам, зудела, не давала покоя ни днём, ни ночью. И как бы она ни пыталась убежать от этого, реальность догоняла её, заставляя вновь и вновь возвращаться к тому моменту, когда её мир начал рушиться.
Корнелия не знала, как долго ещё сможет скрываться на вилле, но понимала, рано или поздно Теодор приедет за ней. Не сам, но его послы и гонцы определенно захотят вернуть если не супругу короля, то его ребенка... И хотя сердце королевы наполняли скорбь, досада и гнев, она не могла отрицать... в глубине души... ждала его появления. Может быть, потому что надеялась на его раскаяние? Или... что она все же ему хоть сколько-то дорога? Ради их дочери? Ради...
А потом перед глазами вставала картина Теодора, в одной сорочке обнимавшегося с волшебницей Лаурой... Та сцена... пошлая до тошноты, всплывала в памяти КОрнелии ночными кошмарами....
Даже мать, суровая и неприклонная, не стала гнать дочь обратно к супругу-королю. Мать, еще до помолвки готовившая дочь к тому, что... любовь и верность мужчин не вечна... не отослала Корнелию назад. Что за сим крылось? Мудрость или Горация Сибилла слишком хорошо знала свою дочь, девушка допытываться не стала. Она... застыла. Как и время в эту пору. Замерла в ожидании, пусть, даже если, это ожидание продлится всю ее жизнь.
подпись от Нейрина ♡
Ветер гонит его, словно он пытается сбежать от самой смерти. Сырой, промозглый, забирающийся под шерстяной плащ поверх недорогих простых одежд. Порядком привыкший к комфорту королевской жизни Теодор за одно мгновение позабыл о каретах и грелках, заполненных тлеющими углями, когда принял свое решение. Его не сбил ни шторм в море, ни практически полное отсутствие знания коммуниса. Собрав с собой лишь увесистый мешок золотых монет и пару магических артефактов, призванных помочь ему в пути, король Дамакии под темным плащом инкогнито направляется в свое самое далекое путешествие.
Еще стоя у борта на торговом судне, он чувствовал на лице морские капли - впервые в жизни - и думал о том, правильно ли он поступил. Весь Совет Гильдий кричал ему о том, что импульсивность королевы поощрять нельзя. Что подобное поведение можно расценить как измену, что лучшим решением будет отправить в Малумнию посла, но Теодор не слушал. Все те минуты, что мудрые мужи пытались воззвать к его хладнокровию, он думал о том, что он до смерти боится заходить в собственные покои - пустые, тихие, покинутые. Что его постель обжигающе холодна, что в люльке белого дерева с резными птицами над ней не ворочается и не кряхтит малышка, что над ней с умилительной улыбкой не сидит такая красивая и такая несчастная Корнелия.
Он уже видел это - жалкий призрак своей комнаты - меньше часа назад, когда вернулся в Сораш после поездки в Катанию, и это зрелище напугало его сильнее, чем он мог ожидать.
Теодор покидает Сораш около двух недель назад, собираясь вместе с Лаурой отправиться к морю. Она заверяет его в том, что в воде видели новых магических существ, и король нехотя соглашается сопроводить гильдмистресс. Весь последний год он, кажется, слишком много времени провел в ее обществе, и это общество было ему крайне приятно - от ненавязчивых взглядов на Совете, до сладостных стонов на шелковых простынях, что так любит Лаура. Теодор чувствовал себя зависимым от этой женщины, от ее мудрости и опытности, и в первые месяцы он погрузился в эту зависимость с головой. Гильдмистресс играла им столь легко, что он сам не заметил того, как перестал обращать внимание на что-либо кроме Лауры. Муки совести заставляли его стыдиться, но неожиданно захватившая его вседозволенность позволяла закрыть глаза на собственные грехи.
В последние недели что-то в нем меняется. Его панцирь крепнет, а взгляд становится все более острым. Он все чаще подмечает то, на что раньше не обратил бы внимание: как откровенно ненавидит его Виктор, как недоволен его решениями двор, как часто Лаура, гладя его по щеке или подставляя для поцелуев шею, старается продавить решения, которые ему, Теодору, не кажутся достойными. И пока он решает пристальнее приглядеться к той, кто, возможно, использует его, из поля его зрения ускользает другая. Та, что всегда казалась ему чем-то естественным и постоянным. Словно украшение дворца. Не человек.
О том, что Корнелия сбежала, он узнает лишь по прибытии - королеву потеряли из вида еще несколько дней назад, однако подкупленные слуги говорили то о том, что она отправилась в Мистрат, то - что поехала навестить Морвейн в Пижич, то, что ее видели в замке этим утром. Однако Теодор сразу понимает - его супруги нет в замке уже давно, и судя по ловко прикрытым следам, она искала подобный способ отхода не за одну ночь. Злясь на самого себя, на Корнелию, на тупиц в его собственном дворце, которые допустили это, он созвал Совет с одной единственной целью - чтобы опытные волшебники помогли отследить малумнийку и их дочь. Вместо этого на него сыпется град непрошенных советов и претензий, на которые король послушно кивает, мычит что-то в знак согласия и толком не слушает. В его голове уже зреет план, который кажется ему правильным: ему нужно найти ее самостоятельно. Найти и вернуть. Послы, гонцы, дипломаты - пусть идут к черту.
Он сам наломал дров, и должен был разобраться с этим самостоятельно.
Почти неделя в пути заставила его многое обдумать. Его отношении к Коренелии, чувства к ней, свое воспитание. Будь король Дамакии выращен монархом, он наверняка дождался бы послов и дипломатов, потому что знал бы, что достойные королевы не должны подвергать риску себя и дитя короля, как не должны ослушиваться его приказов и в целом... иметь мнение. Однако Теодор рос в Народной республике, где у женщины прав было столько же, сколько и у мужчины, а это значит, что она могла быть озлобленной, вспыльчивой, гиперчувствительной и принимающей решения. Теодор любил Корнелию за это - за то, что под маской ангельского создания она скрывала внутри вздорный нрав дикой кошки, которая не боялась поступать так, как считала нужным. И за то, что она родила ему самую красивую девочку, которую он когда-либо видел, и которая смотрела на него с таким озорством и жаждой жизни, что Артрийский был готов ради одной нее сворачивать горы и завоевывать государства. И еще за что-то, чего он не мог уловить, и что раз за разом ускользало от него, когда он находился в обществе Лауры.
Идиот.
Ему еще только предстоит понять, насколько большим глупцом он был все эти месяцы. Сейчас же он гонит купленную лошадь в Артеллу, останавливаясь в придорожных гостиницах и пытаясь вызнать, где именно находится вилла Кассия Аквиллы. Малумнийская архитектура, одежды, манера изъясняться - все это приводит его в замешательство, однако природные обаяние и жизнь в общине научили Теодора быть достаточно сговорчивым для того, чтобы получать информацию даже не зная культуры и языка.
До необычного двухэтажного здания, окруженного яблоневыми садами, он добрался уже ближе к закату, и некоторое время выжидал, надеясь увидеть заходящих в дом хозяев или снующих по саду слуг. Вилла казалась окутанной тишиной, и Теодор делает вывод, что семья занята ужином внутри дома. Он боится действовать сразу - меньше всего Теодору хочется наткнуться на Гальбу или встретиться лицом к лицу с отцом Корнелии. Конечно, он как супруг малумнийки имеет право потребовать ее назад официально, но время в пути заставило его подумать о многом - в том числе и о том, готов ли он возвращать Корнелию именно в той жизни, которая у них сложилась.
Солнце уже опустилось за горизонт, когда за одним из окон раздался детский плач, и воспользовавшись этим, король Дамакии затаился прямо за деревом под ним. Теплый климат и открытые ставни позволили ему услышать почти все: тихий голос Корнелии, мягкое чавканье Сесилии, обнадеживающее отсутствие чужих голосов. Подняв с земли небольшое переспелое яблочко, он кидает его в окно, достаточно сильно, чтобы оно не пролетело слишком далеко.
- Корнелия! - громким шепотом зовет он, выглядывая из-за дерева. Когда он видит ее светлое лицо с полным отражением непонимания, снимает капюшон с головы. - Выходи. Нам нужно поговорить.
Лёгкий ветерок проникал сквозь открытые ставни, приносил с собой дыхание ночи, мягкое, почти неощутимое. Корнелия долго ходила по комнате, не находя покоя, пока маленькая Сесилия постепенно заново погружалась в сон. Ласково укачивая дочь, она прислушивалась к едва различимым звукам за окном — вечер дышал мягко, шепча листвой. Мысли блуждали далеко, тянулись к прошлой жизни, от которой она так стремилась сбежать. В конце концов она присела на кровать, и принялась тихонько напевать колыбельную*, но внутренняя тревога не отпускала...
Неожиданно тишину нарушил слабый стук, будто что-то упало неподалёку. Она замерла, на секунду прислушиваясь, прежде, чем взгляд метнулся к окну. И тут же, из темноты, прозвучал тихий зов, знакомый и, казалось, забытый:
— Корнелия!
Сердце Корнелии сжалось. Она вскочила, незаметив, как от резкого движения Сесилия проснулась и захныкала. Приблизилась к окну, пытаясь не выдавать своего волнения, и увидела в тени деревьев фигуру, которую, узнала сразу. Лицо мужчины лишь смутно проступало в тусклом свете угасающего дня, но оно не нуждалось в представлении — она не могла ошибиться.
Теодор.
Он стоял среди яблонь, словно вырвавшись из прошлого, его неподвижная тень контрастировала с колышущимися вокруг ветвями. Он медленно снял капюшон, и в наступающей темноте его молчание говорило куда больше, чем любые слова.
Тишина между ними была тягучей, как натянутая струна. Корнелия стояла, не двигаясь, но в её душе что-то надломилось. Она ощутила, как внутри всё обрывается, как воздух вдруг становится тяжелым и липким. И в то же время — странное облегчение. Будто её долгое бегство подошло к концу, но вместе с этим осознанием пришёл и страх за дочь.
— Выходи. Нам нужно поговорить, — тихий голос проник сквозь вечерний воздух, как дальний отголосок того, что было когда-то важным, но теперь грозило ранить ещё сильнее.
Она стояла неподвижно, вглядываясь в его лицо, в котором странным образом смешивалась настойчивость и молчаливая просьба. Мысли путались. Ребенок перешел на плачь...
Лихорадочно соображала, что же делать! Остаться в своей тихой, пусть и хрупкой, безопасности или сделать шаг навстречу тому, что могло бы снова перевернуть её жизнь. Снова причинить боль??
Задержав дыхание, она наконец сделала шаг назад от окна, словно решаясь на что-то важное, и медленно двинулась к двери.
Она вышла из дома одна. Пересекла широкое крыльцо, спустилась по ступеням вниз и прошла в сад. Из дома доносился плчь Сесилии, возбуженные голоса. Мать, не то не спавшая, не то разбуженная плачем внучки, выглянула из комнаты, и Корнелия коротко бросила через плечо: Lui è qui. Io stessa.**
— Зачем ты здесь? — за год Корнелия сумела выучить дамакийский до сносного уровня, хотя малумнийский акцент никуда не делся. Она подошла к мужу, причинившему ей столько боли, встала подле него, так близко, что чуяла запах конского пота, а до него доносился легкий аромат пряных духов. Невольно скользнула по лицу и фигуре Теодора, он все еще казался ей до упомрачения красивым мужчиной, чей облик манил юную королеву несмотря на все, что между ними произошло. — Я не отдам тебе Сесилию, если ты приехал за ней. У тебя уже есть сын. Его будет довольно. Или Лаура родит тебе другого.
Держалась надменно, но до того наигранно, что сама чувствовала, как фальшиво звучат слова. Закон на его стороне. Как отец, как король, Теодор мог забрать дочь в Дамакию, и никто не смог бы этому воспрепятствовать. Ни Синод, ни самые искусные юристы не смогли бы ее защитить. Но отдать самое дорогое тому, кто это не ценит...
И вообще! Огляделась, делая вид, что ежится от пробравшего холодка, почему он один? Где стража, где советники??? Не прибыл же король Дамакии сюда в одиночку? Даже при его,ммм... простоте, это было бы верхом человеческой глупости.
** он здесь. Я сама.
подпись от Нейрина ♡
Корнелия смотрит на него из окна, точно прекрасная мадонна с полотна малумнийского художника. Лицо ее особенно красиво в свете восходящей луны, и даже человек столь неуточненных вкусов может оценить это. Брови ее хмуро сдвигаются над полными беспокойства и удивления глазами, и Теодор улыбается, глядя на нее. Когда-то он любил эту девушку, любил так сильно, что это дурманило его разум. И этот дурман заставил его поступать глупо, опрометчиво, отдаляться от нее, чтобы только не потерять уважение к самому себе. Тогда он впервые ощутил, что любовь может быть не только счастливой, но и сложной, порою даже губительной. Что она может вспыхнуть за секунды, разгореться до яркого пламени и сжечь влюбленных настолько, что они оба будут вынуждены зализывать раны.
Ему кажется, что с ним произошло именно это. Очаровавшись прекрасной Корнелией Аквиллой с первой минуты, он настолько погрузился в роман с ней, что в этих отношениях перестало отсутствовать что-либо здоровое. Они сталкивались лбами из-за разницы культур и характеров, но не обсуждали этого. Не проговаривали. Обижались, переходили на крик и с упоением мирились - долго, страстно, обжигающе горячо. Теодор никогда и ни с кем не испытывал подобного, и поэтому для него было честью засыпать со вкусом Корнелии на губах или выполнять любые ее капризы.
Лаура объяснила ему, что такое поведение не красит его как правителя государства. Объяснила, что король должен быть скрытен в своих чувствах, сдержан в эмоциях, а королева, тем более чужестранка - это явно не тот человек, которого стоит слушать. Она объяснила ему много, и часть этих слов действительно была правдой. Он поверил в них, как поверил в то, что королю стоит быть осмотрительным, или тому что часть гильдмейстеров спит и видит, когда он сгинет со всей своей диосийской свитой.
Вместе с отдалением Теодора от Корнелии, ссоры их становились все реже и реже. Потому что чувства их угасали, как угольки в безветренную погоду. Однако, Артрийский был вынужден признать - своим исчезновением Корнелия раздула настоящий ураган. Едва увидев ее силуэт в окне, мужчина задерживает дыхание, чтобы не сигануть в него и не наброситься на нее, как было когда-то в прошлом.
Она удаляется, и раздается плач малышки, заставляющий сердце Теодора сжаться. Детские крики непонятны и неприятны его слуху, однако родительские инстинкты подсказывают, что удовлетворять все прихоти этого маленького существа - их с Корнелией священный долг. Не в силах помочь ей - укачать Сесилию или взять на руки - мужчина нервно сжимает кулаки, думая еще и о том, что его жена не появится, полностью отвлекшись на малышку. Однако из-за угла показывается миниатюрная фигурка с золотыми волосами, и Теодор, не отдавая отчет своим действиям, спешно приближается, обнимая Корнелию.
- Живая. Здоровая. С Сесилией все в порядке? - он знает, что им предстоит тяжелый разговор, однако перед взором Диоса они поклялись защищать и поддерживать друг друга, и удостовериться в том, что его семья цела - священный долг Теодора. Взяв лицо девушки в ладони, он осматривает ее подобно лекарю, и лишь удостоверившись в том, что она не ранена, отпускает. Часть его, совершая столь сложное путешествие, отчаянно беспокоится за Корнелию, которая едва ли не в одиночку решает отправиться в Малумнию. Глупо? Да. Опрометчиво? Очень. Но она цела и невредима, и мужчина отступает на шаг, давая ей объясниться.
Плач утихает вместе со слабым женским голосом, поющим колыбельную на малумнийском.
Корнелия предъявляет ему, что не отдаст Сесилию. Теодор кивает - он приехал не за этим. Точнее, не только за этим. Признаться честно, он днями перебирал в голове план, как ему стоит действовать, что сказать, какой монолог выстроить. Он пытался разобраться и в том, что толкнуло его на этот поступок, кроме жажды приключений и желания вернуть семью. Так ли ему было нужно, чтобы Корнелия и дальше продолжала играть роль королевы и супруги, или он наконец был готов признать свое поражение и извиниться? Когда-то он любил эту девушку, но любит ли ее сейчас столь же страстно?
- Корнелия... Лаура - это мой друг. Я говорил тебе это кучу раз, - устало отвечает Теодор, когда жена укалывает его этой булавкой. Тяжело вздохнув, он уже надеется в очередной раз завести старую песню о том, как она помогает ему, как наставляет, что он бесконечно благодарен ей за ее мудрость... Однако осекается, глядя на Корнелию словно впервые. Возможно, и правда впервые ему не хочется врать ей. Он приехал не за этим, да и неделя в пути помогла ему осмыслить и свои отношения с Лаурой тоже. Ложь его заключилась бы не только в том, что кроме дружбы с Лаурой их ничего не связывает. Он, наконец, осознает, что гильдмистресс вряд ли разделяет его дружеские симпатии. Женщина, которая воспользовалась его наивностью - описание, более подходящее ей.
Облизнув губы и прислонившись боком в одной из яблонь, Теодор с шумом выдыхает.
- Я приехал для того, чтобы у тебя больше не было мыслей о побеге. Что я должен сделать, чтобы вернуть тебя, мою жену и королеву Дамакии, домой?
Мой друг.
Эти слова застревают у Корнелии тонкой рыбной костью, больно врезаясь в разум и не позволяя сосредоточиться. Каждый раз, когда он повторял эту фразу, ей казалось, что часть её души умирает. Теодор снова лжет, как и всегда. Даже сейчас, стоя перед ней в тихом яблоневом саду под закатным светом, в доме ее родителей, он врет, глядя ей прямо в глаза.
Теодор выглядит уставшим. Плечи обвисли, а взгляд утратил ту непоколебимую уверенность, которой он когда-то покорил Корнелию. Но сейчас ей было трудно вспомнить, когда именно эта уверенность начала казаться ей не защитой, а угрозой. Он стоит, прислонившись к яблоне, с тем выражением, будто ищет понимания, прощения — или хотя бы какого-то отклика. Но она не может дать ему ничего, кроме пустоты. Пожалуй, в этот момент она чувствует себя более свободной, чем за все время их брака. Свободной от его слов, его обещаний и даже от его лжи.
Находясь под этими деревьями, она впервые осознает, что яблоневый сад родного дома давно уже не приносит ей утешения. Некогда любимые запахи сладких плодов и прохладный ветер нежно касающийся кожи, только раздражают. Сад, который когда-то казался ей убежищем от всех бед, превратился в сцену, на которой она вынуждена разыгрывать очередной акт трагедии своей жизни.
Когда Корнелия выходила замуж за Теодора, она была полна мечтаний. Она верила — союз с ним станет для нее чем-то большим, чем просто политическим браком. Она наивно полагала, что Теодор будет тем редким мужчиной, который не только оценит её ум, её внутреннюю силу, но и будет её уважать. Однако... Корнелия ошибалась. Теодор видел в ней королеву, мать его детей, но не женщину, не личность. А вот что чувствовала она — никогда не было предметом его интереса.
Лаура — мой друг.
Эти слова всё еще отдаются эхом в голове. Дружба. Что он вообще понимает под этим словом? Вспомнились моменты, когда она пыталась говорить с ним о своих чувствах, когда откровенно делилась с ним своими страхами, а он только снисходительно улыбался, словно говоря: "Все это не важно". Он, казалось, не понимал, что каждый его равнодушный взгляд, каждое нелепое оправдание, каждый его поступок, продиктованный не любовью, а долгом и попыткой уйти от скандала, прибивали последний гвоздь в гроб их брака. А теперь он хочет её вернуть?
Корнелия чувствовала, как медленно нарастает гнев. Он всегда знал, что говорить. Каждое его лживое слово было продумано, каждый жест — рассчитан. Но он никогда не задумывался о том, как она будет себя чувствовать, когда вновь услышит эти знакомые фразы. Будто это могла быть просто игра слов — магия, которая исцелит их отношения. Но магия больше не действовала.
Теодор стоял перед ней, уставший и, как он сам бы сказал, "честный". Но на самом деле он снова пытался сохранить контроль над ситуацией. Этот якобы искренний монолог, все эти слова о Лауре, о побегах, о возвращении… Это была очередная попытка доказать, он прав, он по-прежнему в силах управлять её жизнью. Он говорил о возвращении в Дамакию, о том, что хочет вернуть семью. Но... Корнелия не верила ни единому его слову.
В яблоневом саду совсем стемнело. Тени удлинялись, и ветер усилился, принося с собой сладкий запах зрелых яблок. Она вздрогнула от холода, но не сделала ни шага навстречу Теодору. Не могла. Она думала о Сесилии, о том, что дочь стала для нее единственным светом в этой мрачной жизни. Ради нее она покинула Дамакию, оставив за спиной дворец, интриги, лесть, Теодора. Но смогла ли она спасти Сесилию, уберечь дочь от этого мира? Сможет ли она дать дочери то, чего не смогла получить сама — свободу быть собой, а не марионеткой в чужих руках?
Теодор говорил что-то, но Корнелия уже не слышала его. Она утонула в своих мыслях, в своих сомнениях и страхах. Слова, которые когда-то значили для нее все, теперь казались пустыми. Он хотел вернуть — королеву, жену, мать его детей, но не Корнелию, не женщину, не ту, кто стояла сейчас перед ним. Она просто не могла в это поверить!
— Пройдемся? — и двинулась вперед, блуждая меж тонких стволов, огиая раскидистые ветви. — Ты ведь снова мне лжешь.
Обернулась, одарив супруга грустной полуулыбкой. Качнула головой, не позволяя вновь валить вину на собственное воображение.
— Знаешь... мать, брат, семья готовили меня к тому, что у моего будущего супруга будут любовницы. Да и... как ты сам слышал, нравы в Малумнии весьма далеки от консервативных... Но никто не готовил меня к тому, — облизнула губы, — что мне будут лгать. Использовать. Смеяться над... — как будет воображение на дамакийском, КОрнелия так и не вспомнила. — Я видела вас с Лаурой. Видела как ты ласкал её груди. Как жарко она дышала в твоих объятиях.
Остановилась, покачала носком туфли упавший плод.
— Из меня вышла плохая королева, Теодор, я не могу простить предательства, не измен, нет... но лжи, — на сей раз глядя на Теодора не улыбалась, а всеми силами старалась не дать волю слезам. Она все еще его любила... — Дай мне развод. Оставь Сесилию со мной. У тебя уже есть сын. Будут и другие, — раскаленной кочергой прижигала сердце раз за разом.
Беззвучная одинокая слезинка скатилась по щеке Корнелии, крупной каплей упала с подбородка на грудь. Однако, в полутьме сада, отойдя от освеженной огнями виллы, разглядеть это Теодор бы не смог.
подпись от Нейрина ♡
Теодор кивает на предложение пройтись и по привычке протягивает Корнелии руку, чтобы она ухватилась за нее, однако будучи холодной и отстраненной, она игнорирует этот жест. Король хмыкает, понимая обиду его жены. У него уже была жена. Когда-то, кажется, совершенно в другой жизни. Но все женщины так или иначе похожи - обижаются, дуются, ждут красивых слов. Теодор не был ни оратором, ни даже просто умным человеком, чей язык мог быть хорошо подвешен. Теодор говорил, и ломал собственную жизнь этими словами. Но иногда ему все же удавалось подыскивать верные фразы, чтобы вдохновлять, успокаивать и даже влюблять.
Думая об этом, он понимает, что для Корнелии подбирать слова он устал.
- Не неси чушь, Корнелия, - говорит он резко, но мягко, словно отмахивается от назойливой мухи. - В Дамакии нет разводов, а мне плевать какие из детей наследники, а какие нет. Сесилия моя дочь, и она будет жить со мной. Как и моя жена.
Он ненадолго замедляется, окидывая взглядом девушку в слабых лучах выглядывающей из-за облаков луны. В это время года в Малумнии намного теплее, чем даже в его родной Народной республике. Сад вокруг них все еще зелен и наполнен ароматом спелых яблок, и ветер не обжигает ледяными прикосновениями, а лишь нежно треплет волосы. Волосы Корнелии особенно красиво смотрятся, мелкими волнами танцуя на ветру.
- Если тебя что-то беспокоило, ты должна была поговорить со мной. Я не обладаю даром читать мысли, а если и попробую это сделать, скорее всего сожгу весь этот сад... - мужчина расставляет руки, словно намеревается совершить грациозный поклон. Он устал, но упрямство Корнелии, кажется, вдыхает в него новые силы. - Вы, женщины, очень сложные существа. Говорите намеками, уловками, обижаетесь без причины...
Теодор фыркает и трясет головой, словно стряхивающий блох пес. В очередной раз думает о том, что ему нужно вести себя подобно королю, величественному и мудрому. Что ему стоит найти пару высокопарных слов, чтобы растопить сердце Корнелии и увезти ее отсюда. Наплести о великой любви, преданности, дать обещания, которые он даже попробует выполнить. Или напротив - силой забрать девушку домой, угрожая международным скандалом. Выйдя за него замуж, Корнелия стала подданной Дамакии, и по-хорошему целиком принадлежала ему.
Но Теодор Артрийский слишком долго был просто Теодором из Бичеславии, и прежде всего в нем живет обыкновенный мужчина, который обладает тем же спектром чувств, что женщина рядом с ним. И как и она, он может обижаться, злиться и выражать свои эмоции.
- Я ни разу не солгал тебе. То, что я не сообщал о том, что сплю с Лаурой - это не ложь. - Его признание срывается с губ так легко, словно он сознается в том, что не моет руки после того, как посетит отхожее место. Понимая, что это наверняка возмутит Корнелию, он сразу перехватывает ее, выставляя вперед руку и касаясь ее плеча. Чем-чем, а мудростью и кротостью его жена точно не отличается. Разворачивая ее к себе лицом, он щурит глаза, пытаясь понять, стоит ли озвучивать Корнелии те мысли, что блуждают в его голове последние недели. С одной стороны, с тех пор, как его признали Артрийским, все твердили ему о том, что фаворитки для короля - дело обычное, и жены относятся к этому с недовольством, но терпением. С другой, было что-то в Корнелии, точнее в его чувствах к ней, что заставляло его разочаровываться в себе каждый раз, когда ей было неприятно. Чтобы понять истинные причины этих чувств, ему пришлось бы слишком глубоко заглянуть в себя, а Теодор крайне медленно обучался этому искусству.
Корнелия романтизирует их отношения, и мужчина понимает, что сам дал ей для этого повод. И он верил в них, верил с самого начала, с того самого момента, как впервые дотронулся до руки малумнийки и поманил ее за собой в полет над городом. С этого момента прошел всего год, а кажется, что вся жизнь. Они торопились так быстро, что случайно прошли всю игру, не получив от нее удовольствия. Теодор с головой окунулся в королевские дела, Корнелия - в материнство, и вот спустя год их брака они стоят друг напротив друга, все такие же чужие, как тогда.
- Я не подумал о том, что моя связь с Лаурой может оскорбить или задеть тебя. Если ты хочешь, мы обсудим эту ситуацию по пути домой. Но "использовал"?! - Теодор озадаченно смотрит на девушку, пытаясь вспомнить хотя бы один случай, когда он обошелся с ней некрасиво или несправедливо. Она, наверняка, может припомнить ему случай с началом беременности, но ведь он хотел отказаться от нее лишь во имя безопасности жены. Он боялся лишний раз беспокоить ее, пока она была занята ребенком, не хотел приносить в их спальню государственные дела, старался скрывать недовольства народа и совета гильдий, что раз за разом донимали его по ночам. Все плохое он нес Лауре, относясь к своей супруге как к святыне. Неужели, зря? - В чем я использовал тебя, Корнелия?
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » I will follow you into the dark
