ILLYON |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » Но он упрямо верил, что найдёт покой в её глазах
♦ НО ОН УПРЯМО ВЕРИЛ, ЧТО НАЙДЁТ ПОКОЙ В ЕЁ ГЛАЗАХ ♦
Змеи врали страннику, что с ней не станет счастлив он
Но он упрямо верил, что найдёт покой в её глазах
УЧАСТНИКИ
Maximus Domitius Fortis ♦ Livia Antonia Domitilla
ДАТА И МЕСТО
28 звездолета 1569, дом Антония Помпея Домиция, Артелла, Малумния
АННОТАЦИЯ
И снова новый рассвет перебьёт сон
Ноги снова пойдут в путь, несмотря на боль
Чтобы почувствовать рук твоих тепло
Хочу найти тебя, Медина
- Ортрейс ожил. Вулкан. Он ожил, - дрожащим голосом говорит Маурицио, держась за колонну в атриуме Домициев, чтобы не упасть. Лицо его бледно, губы обескровлены, в глазах лишь паника. Антоний распоряжается подать другу сына вина и просит его присесть, чтобы объяснить, что происходит, однако сенатор мотает головой.
- Надо уходить. Проваливать как можно дальше. Всех нас уничтожит если не лава, то чума... Диос всемогущий, как это могло произойти... Мы умрем, мы все умрем... - его паника становится все сильнее, и Максу приходится встать, чтобы положить руку Маурицио на свое плечо и заглянуть ему в глаза. Он как никто знает, что такое приступы паники. Он непозволительно хорош в том, чтобы знать о безумии слишком многое.
- Ты несешь чушь, мой друг. Мы оба выросли на легендах Ортрейса, мы даже ездили туда с тобой в детстве, помнишь? Вулкан спит, его охраняет древняя магичка, время там не идет. Помнишь? - Фортис проговаривает известные каждому в Малумнии факты. Не существует ни одного человека в этой стране, кто хотя бы раз не совершил паломничество к Землям Пустоты, чтобы увидеть знаменитый вулкан, застывший во времени. Лучшие художники пишут его на картинах, волшебники изучают столь необычное явление, ученые умы Синода считают это настоящим даром Диоса. Древний вулкан на пороге извержения, в чьем жерле навеки застыли смерть и разрушение. Великая чума, унесшая жизни тысяч, и остановленная руками одной хрупкой девчонки. Удивительная история, живое воплощение...
- ТЫ НЕ СЛУШАЕШЬ, МАКС! Девчонка мертва! Над вулканом собирается дым! Мы все умрем!
Новость о том, что чародейка, остановившая время, умерла, повергает в шок всех, кто собрался на вилле Домициев в этот знаменательный вечер. Именины отца семейства - Антония Помпея - торжество с широким празднованием, на которое приглашены самые именитые лица Малумнии. Ректоры университетов, сенаторы, гладиаторы - лишь самые прославленные и уважаемые, те, которых словно жемчужины Антоний собирает все годы своего правления в роли консула. С ними самые красивые и почитаемые женщины - жены, дочери, сестры. Людей так много, что традиционные лежбища для принятия пищи и напитков заменили на современные столы и кресла. За одним из таких столов умещается больше двадцати человек, и все они нервно переглядываются, когда слышат слова Маурицио.
Макс держит его за плечи и говорит "без паники".
Макс чувствует, как тело товарища обмякает под его ладонями и сгребает его в охапку, укладывая на кушетку у стены. Макс сосредоточенно смотрит на отца и ему кажется, что они вот-вот произнесут одно и то же. Антоний успевает первым.
- Я отправлюсь туда. Петруччио, ты со мной. Аурелий, ты поезжай в Сол и предупреди консулов, - голос его строг, но мягок, весел, но сосредоточен. Он словно всю жизнь готовился к тому, чтобы пережить подобное, а потому думает и действует мгновенно. Фортис смотрит на него с завистью, и отец отвечает ему взглядом. - Макс, на тебе гости. Гости, прошу меня простить.
В такой типичной для него изящной манере, Антоний Помпей Домиций кланется и спешно направляется к выходу, где суетится седлающий его лошадь слуга. Макс дает себе долю секунды, чтобы выдохнуть, и улыбается, складывая ладони. Внутри него тяжелыми тучами собирается страх, однако мужчина собирает все силы, чтобы выставить защиту. Не время демонстрировать слабость - ее и без того предостаточно в глазах присутствующих дам и господ.
- Не паникуйте, Ортрейс не взорвется за один день, - подает голос Аврора, сидящая в самом углу. Его сестра, обычно редко выходящая на контакт, в этот раз улыбается собственной значимости. Несмотря на лучших ученых мужей, что собрались в этой комнате, она продолжает оставаться самой умной не только в ней, но и во всей Артелле. Медлительно откладывая еду и подливая себе вина, она салютует бокалом. - Такому вулкану, дремавшему сотни лет, нужно несколько месяцев, чтобы лава созрела. Сейчас он едва выходит из гибернации. Мы не умрем, как минимум, до зимы.
Со свойственной только ей безразличностью к житейским проблемам простых людей, девушка пожимает плечами и продолжает наслаждаться своим ужином. Макс чувствует, как бурлит у него в животе. Слова Авроры могут успокоить кого-то, но не его. Страх все ближе подкрадывается к нему, укладывая свои холодные руки на его плечи.
- Что-ж, моя сестра права - давайте не поддаваться панике. Отправляйтесь домой и соберите все самое необходимое, если будет принято решение об эвакуации. Постарайтесь не нервничать... - Фортис улыбается уголком рта, пока глаз его дергается в лицемерной судороге, и пытается успокоить будто бы сам себя. - Эти новости все еще могут оказаться ложными.
Высокопочтенные гости действительно уходят спешно, но с достоинством и спокойствием, и Макс трясущимися руками пожимает им ладони, отодвигая ворот туники и утирая со лба пот. Он делает над собой гигантские усилия, чтобы отсрочить свои приступ как можно дальше, но чувствует, что начинает сдавать. Извинившись, он возвращается к семье и шепчет Квинту, чтобы тот сей час же отправлялся на Острова и выяснил, все ли в порядке с Октавией, после чего отводит в сторону Ливию, свою любимую сестру, о которой он переживает сильнее всех в этом доме.
- Мне.. нужно уйти... - он показывает ей трясущиеся руки и дает пощупать учащенный пульс - верный признак подступающего приступа, которые она видела не раз, пока помогала ему восстанавливаться после Конфронта. Лишь ей одной он может доверять, лишь о ней единой беспокоится, и потому, учащенно дыша, он цепляется за ее плечо, словно за спасительную ветвь, заглядывая девушке в глаза. - Собери вещи. Пусть седлают коней. Уезжай на виллу, я постараюсь присоединиться к тебе, чтобы сопроводить в Умбру - туда никакая зараза не дойдет.
С нежностью целуя сестру в лоб и нехотя отпуская ее руку, Макс бежит к себе, пока разрывающая его паника вырывается наружу. Она рвется криком, истерикой и холодным потом, заставляя ветерана сжаться от страха, словно маленького мальчишку и забиться в самый угол темной в сумерках комнаты. В нем он и проводит следующие несколько часов, обнимая колени и стараясь дышать как учили его лекари - медленно и спокойно, но раз за разом прокручивая в голове мысли: прямо в этот миг на ним и всей его семьей боги заносят гладиус наказания - покаяния за те жизни, что унесли его руки.
— Да тебе больше всех повезло, Ливия! Ты наконец вернулась в родные стены, и больше не обязана терпеть, как над тобой пыхтит немощный старикашка. Удивляюсь, как ты вообще согласилась на такое. — Гортензия Лукреция Эмилия - молодая, крайне свободолюбивая девушка, и это становится понятно, стоит ей только открыть рот. Ее острый язычок забавляет собравшихся в небольшую группку в дальнем углу комнаты девиц, в том числе и дочь виновника сегодняшнего торжества. Всего несколько дней назад они справляли здесь ее именины. Тогда разговоры не особенно отличались от сегодняшних, разве что народа было куда меньше. Скрывая загадочную улыбку за кубком с вином, Ливия делает глоток прежде, чем хоть как-то отреагировать.
— Это называется долг перед семьей, Гортензия. Тебе этого не понять. —
Девичья компания вновь заливается смехом, похожим на звон десятка колокольчиков. Смеется и наследница дома Эмилиев, хотя смех ее скорее какой-то натянутый, но разве кому-то есть до этого дело?
— И все-таки она права. — грустно, будто даже как-то неуместно для этого легкого разговора вдруг добавляет Аурелия, молодая жена совсем не молодого сенатора, кто мог бы стать ее дедом, если бы дело было только в возрасте. Однако никто не судит ее за испорченный момент. Пусть в их компании далеко не все уже замужем, и все-таки все они прекрасно понимают, о чем речь. — Наслаждайся моментом, пока можешь, Ливия. — будто смущенно добавляет она, однако в глазах ее только доброта, и Ливия кивает, слабо улыбнувшись, а рука ее ложится сзади на талию девушки в молчаливом жесте поддержки. Они мало знакомы, Аурелия стала женой сенатора не так давно, и все-таки их сближает общее горе, которое к счастью закончилось хотя бы для одной из них.
— Диос с вами, что же вы нюни распустили? Может, на этот раз Ливии повезет, и она будет рожать не от дряхлого деда, а от молодого, перспективного красавца! В конце концов, не всем же изображать траур у входа в семейные склепы. Вон, посмотрите, как повезло Октавии. И сестру свою - главную красавицу Илиона обскакала, и мужа себе заграбастала такого, что любая из нас позавидует! — [/b] Гортензия многозначительно кивает в сторону Максимуса, и в девичьей толпе раздается тихое хихиканье. Ливия тоже улыбается, однако ее взгляд задерживается на единокровном брате чуть дольше, чем того позволяют правила приличия. [u]— Жаль, что ее сегодня нет с нами. Рассказала бы нам, каково это - объезжать такого скакуна. — говорит кто-то из девушек, и все снова заливаются звонким смехом, а Ливия кивает, не сводя глаз с занятого собственными беседами Фортиса.
— Да, очень жаль. — словно машинально отвечает она, хотя на деле совершенно так не думает. По какой-то совершенно непонятной ей самой причине Ливия недолюбливает Октавию, хотя та не сделала ей абсолютно ничего плохого. Она мила, приветлива и открыта, и Макс с ней будто кажется счастливым. И все-таки что-то в ней напрягает Домициллу, что-то не дает полюбить ее, как сестру, с трудом сдерживая порыв закатить глаза каждый раз, когда кто-то поет дифирамбы ее доброте, красоте или очарованию.
Отцепив наконец свой пытливый взгляд от мужской компании в другой части просторной залы, Ливия возвращается в свой девчачий кружок, и не сразу замечает, что что-то случилось. Обернувшись же в сопровождении ахов и охов, она видит бледного, растерянного Маурицио, а возле него Макса, пытающегося его успокоить.
— Мы все умрем. — От этих слов мурашки бегут по спине бешеным табуном, а сердце будто пропускает удар, а после срывается с места, колотится в груди подобно раненому зверю. Вокруг слышатся вздохи, стоны, перешептывания, люди начинают кучковаться, ища поддержки в родных и близких. Ливия же остается стоять, как вкопанная, и ее взгляд лишь блуждает с Маурицио на Максимуса, а после на отца. Она пытается как можно лучше расслышать, что происходит, но среди гула толпы удается ей это плохо.
Когда глава дома Домициев заявляет, что отправится к вулкану, чтобы все разузнать, Ливия чувствует, как земля уходит из-под ног. Уперевшись вспотевшей ладошкой в расположившуюся возле нее колонну, она старается не потерять равновесия, однако на сердце ее неспокойно. Взгляд ее мечется в толпе, чтобы найти матушку, и ей это удается, однако та выглядит безучастной, и лишь потягивает дорогое вино из своего позолоченного кубка. Ей плевать, вернется ли ее супруг из этой поездки, или погибнет под потоками бурлящей лавы. Ей все равно. А Ливии нет.
Она собирается было сказать, что может поехать кто-то другой, но слова застревают в горле. Разум затуманен от волнения за любимого папеньку, ей сложно соображать, а Антоний не собирается дожидаться ее разрешения. Он даже не смотрит в ее сторону, на его лице, пусть и сосредоточенном, виднеется что-то вроде самонадеянного ликования, и Ливия понимает, что ничто не сможет его остановить. Он не упустит возможности проявить смелость и отвагу, он не упустит шанса стать главной темой для разговоров всей Малумнии, и мнение его дочери его нисколько не интересует. Он уходит решительно, не раздумывая, и взгляд девушки, провожающий его, вновь останавливается на Максимусе, которого отец не берет с собой, но оставляет здесь за главного. От этого будто становится немного легче, Ливи доверяет брату, и уверена, что он не бросит их в трудную минуту. Она видит тень отчаяния, мелькнувшую на его лице слишком быстро, слишком незаметно для всех остальных, но не для нее, и ее сердце вновь пропускает удар. Он точно так же как и все остальные понятия не имеет, что нужно делать.
Но он собирается. Он берет свою волю в кулак, он даже выдавливает вполне правдоподобную улыбку, и Ливия старается взять с него пример, втягивая носом полные легкие воздуха, чтобы попытаться восстановить силы.
Голос обычно молчаливой Авроры привлекает внимание малумнийки, и она быстро находит взглядом младшую сестру. Впрочем, она сидит в том же углу, что и всегда, правда сегодня, к удивлению собравшихся, еще и разговаривает, разбивая сомнения некоторых знатных персон в том, что вообще умеет говорить.
— Это очень обнадеживает, спасибо. — язвительно отзывается Гортензия, и Ливия полностью с ней согласна. Два месяца - не такой срок она давала себе, чтобы насладиться наконец спокойствием и одиночеством незамужней жизни. Не так она хотела умереть.
Максимус держится хорошо. А его предположение о ложности слухов звучит на столько убедительно, что Ливии хочется ему поверить. Это многозначительное «могут» дает ей немного сил, чтобы наконец оттолкнуться от колонны и пойти вперед, подходя ближе и вставая подле брата и других членов семьи на правах одной из хозяек этого дома. Она даже улыбается, но в голове ее эхом снова и снова звучит злополучное: «мы все умрем».
Гости наконец уходят, а противный ком подступает к горлу. Слабость и тошнота как реакция на ужасные новости и захлестнувшее ее волнение командуют удалиться в свои покои и закрыться там, подальше ото всех, но Фортис хватает ее за руку, отводя в сторону.
Он велит ей собирать вещи и бежать. Его дрожащие руки ясно дают ей понять, что на самом деле происходит у него внутри, однако даже не смотря на это он думает о ней. Она так много хочет сказать, но слова словно рыбьи кости застревают в горле, и она лишь кивает, испуганно хлопая ресницами. Он сам не верит в то, в чем убеждал других. Он сам не верит в то, во что по его милости уже успела поверить она.
Но он прав. Чем дальше и безлюднее, тем безопаснее. Она торопится, врываясь в свои покои подобно урагану. Она велит собирать ее вещи, только самые необходимые. Они отправятся в дорогу, как только рассветет. Не стоит пугать сына ночью, вырывая его из теплой постели. Время все еще есть, пусть его и совсем немного.
Наблюдая за тем, как собирают ее вещи, она все думает про Макса. Нет, она не может оставить его просто так. Велев служанкам поторапливаться, она выходит из своих покоев и идет по темному, тихому коридору. Здесь будто все вымерло, погружая огромный дом в кромешную тишину. Словно чума уже настигла их, словно кроме нее здесь не осталось никого.
Ступая босыми ногами по холодному полу, Ливия ощущает леденящий душу страх. Она хорошо помнит, что происходило с Максимусом после того, как он вернулся с Великого Конфронта. Тогда он был похож скорее на тень самого себя, на оболочку, чья израненная душа все никак не могла найти успокоение. Но это осталось в прошлом, с тех пор прошло почти десять лет, и она не думала, что все это снова может вернуться. Но что, если она ошибалась?
Ее мысли прерывают громкие голоса и звуки перетаскиваемой по деревянному полу мебели. Не сложно различить, откуда они доносятся, и Ливия ускоряет шаг, она бежит, всего за несколько секунд преодолевая это расстояние и заворачивая в распахнутые двери в комнату брата. Две служанки, одному Диосу известно зачем потревожившие своего хозяина, визжат и шарахаются от совершенно взбесившегося Фортиса, налетая на стулья, перегораживая ему путь всем, что попадает под руку, и Ливия понимает, что дело плохо.
— Вон! Пошли отсюда прочь! Оставьте нас! — командует она громко, и ей никто не возражает. Своим телом закрывая их от близящейся бури, она дает им выйти, после чего захлопывает дверь. Разъяренный взгляд брата хоть и когда-то привычный, a все-таки пугает малумнийку, и она поднимает руки перед собой в примирительном жесте, глядя прямо в широко распахнутые глаза Максимуса.
— Шшшш, дорогой, все хорошо. Это я, Ливия, все в порядке, слышишь? — мурлычет она, надеясь, что это поможет.
Следом за страхом пришла память.
Макс представлял себе извержение - не мог не представлять - и каждое сотрясение земли, каждый залп обжигающей лавы напоминали ему о войне. Реки крови, перемешанные с реками раскаленной тягучей жидкости, соприкосновение с которой может унести жизнь, отдавались в его голове до боли знакомыми картинами.
Огонь. Залпы. Взрывы. Отряды наемных волшебников сплетают руки в причудливые узоры, крича что-то на неизвестном ему языке. Максимус прячется за камнем, перезаряжая мушкет, крестится в мольбах Диосу, надеясь скорее закончить перестрелку и пойти в ближний бой. Крики волшебников доносятся сквозь свист запускаемых в их сторону снарядов. Секунда тишины, и алое зарево, на которое оборачивается Фортис. Сразу несколько огромных - нет, гигантских - огненных шаров отправляется в сторону противника. Он смотрит как завороженный - не может не смотреть - и в зрачках его отражаются пожары, на фоне которых в агонии пробегают люди, чья жизнь оборвется всего через несколько секунд.
И эти люди бегут к нему. И это пламя движется к его когорте. Неуправляемая стихия, созданная из ничего.
Тогда ему было страшно почти так же, как и сейчас. Тогда он получил свой ожог, что неприятно саднит, пока он дышит все чаще, чаще, пока испарина покрывает его лоб, пока сердце разбивает ребра в бешенном ритме.
- Господин... - служанка заходит в его комнату через по ошибке не закрытую до конца дверь, чтобы проведать его, и находит Макса на полу. В ее глазах страх смешан с интересом, и она пытается протянуть ему руку, но Фортис отшатывается от него, перепрыгивая с пола на кровать и тыча в девушку пальцем. В девушку? Волосы ее пылают огнем, сама она словно состоит из раскаленной лавы. Это не девушка, это огненный демон, который насмехается над ним. Он тянет к нему свои руки, и мужчина успевает заметить это.
- Нет! Не прикасайся ко мне! Ты не заберешь никого из нас! - кричит Макс, кружа по комнате и с настороженностью глядя на служанку. Он осторожно добирается до стены, срывая с нее наградной гладиус, он вытягивает руку с ним вперед, угрожая огненному демону. Ему жарко, и он знает, чьи эти проделки. - Убирайся прочь, или я убью тебя, тварь! Ты больше не навредишь никому!
Макс делает выпад, пытаясь поразить чудовище в самое сердце, однако слышит лишь жалобный плач. Он словно отрезвляет его на мгновение, и мужчина замедляется, моргая и сбрасывая морок наваждения. Демона нет, есть лишь сжавшаяся от страха служанка, прижимающая к груди раненую руку. Она пытается убежать прочь и роняет между собой и хозяином стул, письменный стол, словно надеется создать баррикаду. Фортис все еще мотает головой, словно вышедший из воды пес, совершенно потеряв ориентацию в пространстве. Однако то, как служанка принимается убегать от него, вновь возвращает видение, и замерев от ужаса, малумниец смотрит за тем, как кожа ее покрывается огненными нарывами, из которых сочится лава.
- Куда ты забрал ее?! Я уничтожу тебя, демон! - он кричит, и в его словах гнев и ненависть. Однако в сердце его лишь ужас и страх, перед пламенем, перед неумолимой силой природы и магии, соединенных вместе. Те воспоминания преследуют его в кошмарах, и новость о вулкане, что вместе с жидким пламенем распространит по континенту магическую заразу, окончательно выбивает его из колеи. Максу страшно за себя, за его семью, за всех невинных людей, что погибнут при этой катастрофе. Ему страшно за Ливию, о которой он заботился сильнее, чем за кем-либо, страшно за ее малыша, совсем еще не знавшего жизни. Однако переступая через страх, он старается бороться. Он верит в то, что ему под силу остановить страшную бурю, и Фортис уже готовится перепрыгнуть через стол, чтобы преследовать демона, как вдруг он замечает в дверях силуэт.
Этот силуэт он всегда выделяет среди других, этот силуэт приходит со светом и музыкой, и Макс щурится, стараясь разобрать, где реальность, а где его собственный бред. Мужчина замирает и ведет головой, словно принюхиваясь, на пружинистых ногах осторожно перепрыгивает через стол. В его глазах горит огонь, и сквозь него Фортис надеется разглядеть ту, что всегда приносила ему успокоение. Силуэт обещает ему, что все хорошо. Силуэт закрывает дверь, оставляя их наедине.
Макс довольно улыбается, резко хватая силуэт за плечо и прижимая к стене. Он приставляет гладиус к шее демона, что пытался обмануть его, и навис над ним в победной усмешке.
- Тебе не провести меня! - говорит он, когда его рука крепче сжимает плечо врага, такое тонкое, с такой удивительно нежной кожей. Ладонь мужчины словно сама по себе тянется выше, к пушистым распущенным волосам, к мягким складкам легкого платья. Все это и мягкий голос его сестры льют прохладную воду на разбушевавшийся внутри него огонь, и замерев на месте, Максимус дает себе несколько мгновений на то, чтобы прийти в себя.
В его руках крепко прижатая к двери Ливия, и в шею ей упирается лезвие его меча. Раскрыв глаза от ужаса, он откидывает гладиус и обнаруживает на его месте тонкую струйку крови.
- Боже, Лидия! - в ужасе теперь уже от самого себя, говорит он, осматривая девушку. Не отпуская, лишь прижимая крепче, он неосознанно прикасается к ее теплой коже, стараясь остановить кровотечение, стараясь удержаться за нее, как за спасительную реальность. - Мне так жаль, Диос, прости меня, я не в себе. Ты... зачем ты... я опасен... - речь его больше похожа на поток сознания, что недалеко от истины. Мысли Макса целиком и полностью перепутаны, и все что его беспокоит, это то, что он едва собственными руками не убил ту, о которой переживал больше всего. Его маленькую сестру, любимую сестру, ту, что была с ним рядом в тяжелые периоды, ту, что гладит его по волосам, когда ему одиноко, ту, что всегда рада его компании. Он, наверное, никогда не простит себе этого, думает Фортис, когда в очередной раз отодвигает часть волос с шеи Ливии и замечает, как шумно она вздыхает. Напряженно? Возбужденно? Ему кажется? Не давая себе подумать, Максимус принимает решение быстрее, чем следовало бы. Вздох Ливии - возможно совершенно не относящийся к делу, звучит для него набатом призыва, и подчиняясь военным инстинктам, он действует. Отрывая девушку от стены, он притягивает ее к себе и целует, жадно, требовательно, настойчиво. Держа одной рукой ее голову и не давая отстраниться, а второй придерживая за талию.
И все в его голове успокаивается. И складывается мозаика, которой не хватало одного важного элемента.
Резкий рывок припечатывает ее к закрытой двери с глухим ударом, и Ливия тихо охает от внезапного порыва брата. Она не раз и не два видела его в этой бессознательной агонии тогда, много лет назад, после конфронта, и его видения не то чтобы могли ее напугать. Она понимала, что его мозг играет с ним в эту жестокую игру, и ей просто нужно удостовериться, что он не победит. И все-таки никогда прежде Максимус не приставлял оголенное лезвие к ее тонкой шее.
Ливия вся сжимается, словно стараясь хоть как-то отодвинуться от холодной стали, что кажется уже проникает под кожу. От ожесточенного рывка Фортиса тонкая лямка ее ночного платья скользит вниз, оголяя и без того беззащитное тело девушки только сильнее, но они оба слишком сосредоточены, чтобы заметить это. Он ищет в ее глазах следы вылезшего из его собственного сознания демона, она же лишь надеется не умереть прежде, чем чума или лава поглотят их всех.
— Остановись, Максимус, остановись. — шепчет она брату, глядя прямиком в его бешеные глаза. — Это я, Ливия, посмотри же на меня. Изгони своего демона. —
Наконец глаза брата меняются. На лице его вместо плотоядной улыбки охотника появляется холодящий душу ужас, он приходит в себя, понимая, что натворил, и чувство страха в груди девушки сменяется чувством жалости. По ее щеке катится слеза, а по шее, если верить ощущениям, такой же струйкой сочится кровь от неглубокого пореза гладиуса, но сейчас это мало волнует ее. Чувства внутри смешиваются в какую-то гремучую смесь, она старается сохранять спокойствие, хотя бы внешнее, чтобы не спровоцировать возвращение его внутренних бесов, но ее грудь вздымается от тяжелого, учащенного дыхания, а сердце грозится вырваться из груди.
— Все хорошо. — шепчет она, поднимая дрожащие руки и касаясь ими лица Максимуса. Не смотря на изредка капающие с ее скул на оголенную шею слезы, она улыбается ему мягко, ласково, прекрасно осознавая: сейчас ему больше всего другого нужны любовь и поддержка. Ливия не играет роль, пусть и старается оставаться спокойнее, чем того требует ее душевное состояние. Она совершенно искренна в своем порыве, она хочет помочь любимому брату всем, чем только может, и делает это в первую очередь для его собственного блага. Плевать на испуганных рабынь, плевать на всех вокруг, есть только он и она, здесь и сейчас, и все непременно наладится. Так или иначе.
Его руки будто как-то неосознанно блуждают по ее телу, скрытому от него лишь тонкой тканью воздушного платья. Он словно старается убедиться, что не причинил ей вреда, но его глаза то и дело цепляются за царапину на ее шее, и он наверняка казнит себя за это только сильнее. Ливия же вдруг ощущает жар, нахлынувший на ее тело после очередного нежного прикосновения брата. Что это? Никогда прежде она не испытывала подобного в его присутствии, да и вообще уже забыла, каково это, и все-таки это было слишком странно, слишком неправильно. Он же ее брат, в них обоих течет кровь их венценосного отца, но Диос всемогущий, как же справиться с этим чувством, что заставляет тепло разливаться внизу живота?
Возможно она просто ошиблась. Возможно чувств внутри слишком много, они слишком разные, слишком яркие после всего, что им преподнес сегодняшний вечер. Известие о приближающейся катастрофе никого не может оставить равнодушным, а для таких людей, как они с Фортисом, это и вовсе сродни хорошему удару под дых. Надеясь найти поддержку своим внутренним оправданиям, Ливия поднимает глаза на брата. Ей кажется, что сейчас их взгляды встретятся и она все поймет, осознает, что это лишь некое ложное возбуждение, вызванное смесью страха, жалости и любви, а вовсе не то, что ей показалось.
Но вместо этого все рушится подобно детскому игрушечному домику из палок и листьев, что они когда-то строили в саду, чтобы отвлечь Фортиса от настигающих его воспоминаний обо всех тех жизнях, что он забрал. Сильная рука брата обхватывает ее за талию и прижимает к себе, и Максимус впиваются в ее припухшие от слез губы с неистовым остервенением, не позволяя отстраниться. А Ливия и не хочет отстраняться. Она чувствует, как по ее телу табунами бегут мурашки, а живот буквально сводит от внезапного приступа желания. Она боится даже пошевелиться, ведь ее разум буквально бьет во все колокола, требуя немедленно прекратить это безобразие, а тело в то же время тянется к Фортису как к спасательному глотку противоядия, что способно вновь вдохнуть в ее погибающее естество такую желанную жизнь.
Нельзя прерывать его - убеждает она сама себя. Это может только напугать, только усилить его паранойю. Все так, все верно, но как же быть с тем чувством внутри нее самой? Найти оправдания не сложно, но что же будет потом, после того, как это прекрасное мгновение закончится? Опуская ладони на грудь брата, Ливия не давит, лишь старается успокоить. Ей до смерти не хочется прекращать этот полный сладкого отчаяния поцелуй, ее тело буквально горит от желания получить продолжение, но он ее брат, самый дорогой ее сердцу из всех многочисленных родственников, их крепкая связь казалась нерушимой до сегодняшнего дня, и ей не хочется рисковать потерять ее из-за неспособности укротить собственную плоть.
Когда Максимус наконец отстраняется, она смущенно отводит глаза, а рука ее тянется, чтобы поправить наконец скатившуюся вниз лямку, прикрывая тонкой тканью оголенный затвердевший сосок. Она не хочет, чтобы он знал, что она почувствовала в этот момент. Ей стыдно, и нужно поскорее успокоиться, чтобы не позволить этому встать между ними. Переведя дух, она вновь поднимает на брата глаза, чуть отстраняясь, и улыбается мягко, чуть смущенно, давая понять, что не злится и не осуждает. Она все понимает, кроме пожалуй собственных чувств, но с ними она разберется позже. Сейчас они не имеют значения, сейчас важен лишь он и его внутренние бесы, чьих плясок, впрочем, она больше не видит в его глазах.
— Кажется, прошло? — тихо спрашивает она, чуть склоняя голову на бок, а руки ее плавно скользят с широкой, часто вздымающейся груди Максимуса на его плечи, отчего весь жест обретает более невинную форму.
Вы здесь » ILLYON » Личные эпизоды » Но он упрямо верил, что найдёт покой в её глазах
