Бьерн сидел в небольшой комнате за деревянным столом, разложив перед собой какие-то бумаги и письма, которые ему доставил доверенный человек канцлера. Он пробегал глазами записи, едва вникая в суть — после очередного изучения положения дел и возможных союзников голова просто разламывалась. Плечи затекли от долгого сидения, а мысли все снова возвращались к предстоящему собранию Риксрода, на котором ему скоро предстояло огласить свои претензии. Это казалось поистине тяжелым грузом, избежать которого не просто было нельзя, но уже и поздно.
Задержавшись на этой мысли, он потянулся к кувшину с хавсмаком, но тот уже давно был пуст. Ощутив раздражение от такой мелкой неприятности, Бьерн понял, что ему необходимо просто отдохнуть. Он поднялся и прошелся по комнате, привычным движением разминая затекшие плечи. Потер шею, пытаясь заглушить тяжелое, словно приглушенное, предчувствие. Именно в этот момент дверь бесшумно открылась, и он заметил в проеме женскую фигурку.
Сначала он застыл на месте, едва узнавая ее. Лет десять назад она была совсем другой — маленькая рыжеволосая сорвиголова с неуемной энергией, словно ветры севера ее никогда не пугали, напротив, она была готова растопить все льды мира. Она была заводной, бойкой девчонкой, готовой бросаться на любое новое приключение, будь то воровство отцовского амулета или попытка дразнить младших стражей. А сейчас перед ним стояла женщина, взрослая и уверенная, хоть и чуть нервно перебирающая кольца на пальцах. Он не мог не заметить, как из-под капюшона вырывались пряди ее все тех же рыжеватых волос, но уже не разметанных, как в детстве, а мягко уложенных, словно ее непокорный дух теперь был обрамлен в тонкий ободок сдержанной красоты.
Бьерн прищурился, ловя свои мысли и ощущения. Ее облик даже вызвал легкое удивление. Но за этим удивлением ничего не скрывалось.
- Эмм…. Здравствуй... Ис… кхм... Исгерд?
Неожиданно его охватило странное ощущение — не желание, нет, а скорее отзвук былой детской привязанности, едва уловимый и потому почти чужой. Ис стала красивой женщиной - той естественной, зрелой красотой, что приходит только с замужеством. Он знал, что она вышла замуж и, похоже, это сделало ее не кроткой, не романтичной, но ясной и, пожалуй, требовательной. Прошло столько времени. Они выросли, и этот факт требовал признания, хоть и не приносил утешения.
— А ты изменилась, — произнес он наигранно буднично, будто они виделись только вчера.
Грубовато, но без намека на равнодушие или холодность. Просто факт, как о вечере, что с неизбежностью сменяет день. На краткий миг в нем даже мелькнуло странное ощущение утраченного времени — сколько всего они могли друг о друге не знать за все эти годы? И можно ли объять это все одним словом «изменилась».
В нем ведь тоже уже не было ни намека на былую мальчишескую наивность и того озорства, которое сквозило в каждом его слове и действии. Много воды утекло с последней их встречи и тех редких писем, которые, надо сказать, вызывали в нем только теплую благодарность к той рыжеволосой дочке мага. Но сегодня его мысли были направлены слишком далеко вперед, чтобы прошлое могло так легко всколыхнуть его. В те времена, кюна, его мать, сделала свой выбор, отправив его в чужие земли к чужим людям. А он, приняв эту ношу, давно перестал спрашивать себя, почему и за что. И Исгерд тоже была частью этого прошлого.
— Ну, а теперь скажи, что ты тут делаешь? — спросил он с привычной прямотой, возвращая себе привычное спокойствие.
Его взгляд, глубокий и оценивающий, задержался на ее лице, затем спустился вниз по одеждам к кромке платья и снова вернулся к глазам. И хоть в нем не было пренебрежения, но присутствовала легкая отстраненность. Они давно утратили общий путь, давно разошлись по своим жизням. И все же, в его коротком вопросе немного чувствовалось то тепло, которое он не убирал и не прятал, но которое как будто само затерялось среди более важных целей и стремлений.