Перемены неизбежны. Эгир знал это, кажется, всегда, с самого раннего детства или даже с той поры, которая таяла в зыбкой дымке воспоминаний младенчества. Снега сменяются летним солнцем, день — ночью, яркая зелень деревьев — осенним многоцветьем. И жизни людей меняются с той же неизбежностью. Старший из детей Серенсен всегда знал, что в их жизни случатся изменения. Но знание это было слегка отстраненным, словно и не совсем его касалось. Ведь столько еще впереди счастливых лет, игр с младшими, веселых затей с сестрой, от которых прибавлялось седых волос на головах матери и отца! Они всегда будут семьей, Эгир знал это совершенно точно. Ничто не отнимет у него сестру, самого близкого человека из всех, кого он знал. Конечно, она когда-нибудь выйдет замуж, а сам он женится, но даже тогда ничто не сможет разорвать той связи, что существовала с ними едва ли не с самого рождения Мериты. Они, конечно же, будут ездить друг к другу в гости — так часто, как только смогут. И мать с отцом будут рады внукам, и всегда будут объятиями и поцелуями встречать своих птенцов, разлетевшихся из гнезда.
Твердую уверенность в том, что так все и будет, Эгир Серенсен пронес в себе сквозь годы взросления. Но когда время пришло, все сложилось совсем по-другому.
Он был уверен, что делает, как лучше. Для семьи, для сестры и для себя. В браке с Кайденом Тельдё Мерита будет счастлива. Иначе и быть не может, ведь Кайден — достойнейший из мужей. Умный, решительный, умеющий принимать сложные решения и никогда не сбрасывающий их на чужие плечи. Он будет прекрасным супругом для любимой сестры Эгира. А еще он Тельдё, герцог и суверен семьи Серенсен. Куда ни глянь — всюду сплошные плюсы.
В слухи, ходившие о молодом герцоге, Эгир не верил ни капли. Он знал Кайдена лучше, чем все эти болтуны, вместе взятые. И не сомневался ни в его чести, ни в доблести.
Своими собственными руками Эгир принес перемены в родной дом. В жизни родителей и Мериты. Своими руками сломал все, что было ему так дорого.
Он надеялся, что сестра останется близка ему, ведь расстояние, что их разделяло, было совсем невеликим, да и встречи с другом обещали со временем стать более частыми. Увы, судьба распорядилась иначе.
Брак совершился с грандиозным скандалом, о котором, насколько знал Эгир, еще долго шептались между собой досужие сплетники. Грозовые тучи собрались под крышей фамильного замка Серенсенов, посверкивая молниями и высвечивая то тени под глазами Вигдис Хорфагер, то суровую складку между бровей графа Свейна.
Эгир так и смог забыть ужаса, плещущегося в глазах сестры, когда он гладил ее по волосам рукой, затянутой в перчатку, и горячечным шепотом снова и снова твердил, что все будет хорошо. Передавая ее с рук на руки Кайдену, молодой Серенсен не догадывался, что не увидит сестру еще долгое время.

Эгир знал, что Мерита несчастлива в браке. Еще во время грандиозного свадебного пира видел тени под ее глазами и бледность щек, но списал тогда на волнение невесты. Знал, что в доме герцога не все ладно, но никто не делился с ним подробностями. Мать и отец молчали, как ни пытался он вызнать хоть что-то. Граф Свейн, редко появлявшийся дома, один раз, не сдержавшись, рявкнул на опального сына:
- Ты и так натворил достаточно! - сказал он таким тоном, что Эгиру захотелось, как в далеком детстве, втянуть голову в плечи, спасаясь от отцовского гнева. - Не хватало еще, чтобы ты снова вмешался.
Но юноша, так же как и в детстве, вместо того, чтобы прятаться, лишь выпрямился, расправляя плечи.
Он писал Мерите едва ли не каждый день. Каялся в своем решении, сожалел о содеянном, молил ее сказать хоть слово. Сестра всегда была для него человеком, которому юноша мог доверить любую тайну. Рассказать вообще все, не задумываясь и не оценивая потенциальные риски. Мерита была поверенным всех тайн Эгира, так же как и он — хранителем ее секретов.
Ни на одно из писем сестра не ответила. Получала ли она их? Держала ли в руках, снимая сургучные печати, на которых стоял личный оттиск Эгира? Или кидала в камин, не глядя, лишь распознав почерк отправителя? Серенсена начинало мутить при одной только мысли, что Мерита сжигала его письма, своей холодностью убивая его даже на расстоянии. Нет, она не могла быть такой. Милая, сострадательная, добрая Мерита никогда бы так не поступила даже с тем, кто нанес ей сильную обиду. Но она молчала, отправляя ответные послания лишь родителям, передавая не искренние нежные приветы, но лишь слова вежливого внимания.

И потому приезд сестры, о котором Эгир узнал загодя, волновал его куда больше, чем он стремился показать. Отца не было дома; его место во дворе родового замка, по правую руку от матери, занял старший сын. Он стоял на ступенях лестницы с лицом, выражавшим радость от встречи, но дежурная гримаса и близко не передавала всей глубины эмоций, бушевавших в душе.
С самого утра Эгиру хотелось вскочить в седло и гнать Тлеющего в сторону замка Тельдё, чтобы скорее увидеть сестру. Сопроводить ее в стены родного дома, сделать вид, что не было этих долгих двух лет, и они всего лишь выбрались на конную прогулку перед ужином.
Но Эгир не умел врать самому себе. Два года легли между ним и его сестрой пропастью. Не будет больше плескаться в крови азарт от скачек наперегонки, не будет больше осенних сладких яблок, прихваченных самым первым морозцем, ради которых он лазил на самую верхушку старого дерева. И долгих разговоров возле потрескивающего пламени камина, когда за окнами сгущается темнота, а душа поет, предвкушая завтрашний день, тоже больше не случится. Все изменилось. И виной этому был он сам.
Мать его не пустила навстречу сестре. Уговорила, что старший сын, будущий наследник, должен встречать свою замужнюю сестру и ее детей достойно, как ему и положено. Рядом с домочадцами, заменяя отсутствующего отца.
Может, оно и к лучшему. Может, Мерита не захочет его видеть. Отвернется при встрече, опустит взгляд, отдернет руку.

Спускаясь по широким старым ступеням, дожидаясь, пока карета с гербом герцога Тельдё остановится, шагая по скрипевшему под сапогами гравию, Эгир держал лицо. Ему казалось, что все это не взаправду. Происходит с кем-то другим, а он лишь наблюдатель, стоящий в стороне от мира и от событий в нем происходящих, отгороженный стеной тишины.
Вот крикнула где-то неподалеку птица. Вот колеса кареты остановили свое вращение, перестав мелькать спицами. Вот ветер шевельнул плотный воротник рубашки, забираясь под него пальцами, чтобы пощекотать шею. Вот мать с тихим, едва слышным всхлипом заторопилась вперед, чтобы помочь дочери с детьми, поскорее увидеть внуков. А вот и бледное личико Мериты показалось, словно осветив собой весь просторный двор.
Эгир и сам не понял, когда успел оказаться рядом, подставить руку, помогая спуститься со ступеньки кареты и встать на твердую землю.
- Здравствуй, сестра, - сказал он.
Сжал тонкие ладони, передавая безмолвно поддержку и братскую любовь, как когда-то. И ощутил холодную скованность, ставшую ему ответом.

Суматоха, связанная с приездом Мериты и ее детей, наконец, улеглась. Семейство поднялось по ступеням, вошло под сень старых стен, окружив Мериту. Как будто защищало ее.
Эгир дал себе слово, что не отпустит сестру, не поговорив с ней. Костьми ляжет, но донесет до нее свою мольбу о прощении. И пусть Мерита не захочет отвечать, она хотя бы будет знать, что он до сих пор предан ей. И всегда был.
За обедом, сопровождавшимся взрывами смеха, Эгир пытался шутить, рассказывал какие-то истории, расспрашивал сестру о ее настроении, о новых нотах, которые младшие сестры отправляли ей, о настроениях при дворе, где еще недавно бывала Мерита. О чем угодно, только не о ней самой и не о том, как ей живется в замке герцога.
После обеда он дождался, пока мама не уведет девочек в гостиную, чтобы побыть вместе со всеми своими дочерьми и обсудить что-то важное, доступное только женщинам.
- Я буду здесь, - кивнул Эгир в сторону большого камина, где рдеющие угли потрескивали, отдавая дымное тепло.

Ждать пришлось долго. Матушка удалилась с сестрами, желая уделить время всем своим дочерям, но в особенности старшей. Все они скучали по Мерите, все ждали возможности увидеться с ней и сетовали, что встречи стали совсем редки. Зная любовь женщин к долгим беседам, Эгир понимал, что ожидание может затянуться. Что не прибавляло ему спокойствия.
Старший сын Серенсенов то застывал неподвижно, напоминая статую, то вскакивал и начинал метаться перед камином, отмеряя шагами падавшие в вечность секунды, то снова падал в большое кресло, в котором они с сестрой когда-то, в далеком детстве, помещались вдвоем.
Он злился. Разве матушка не понимает, что сыну тоже нужно поговорить со старшей из ее дочерей? Разве не знает она, как ждал он приезда сестры? Разве не видит, как рвется его сердце на части, разъедаемое виной и тоской?
Он сомневался. Захочет ли сестра удостоить его хоть словом? Его письма оставались без ответа два долгих года, и только боги знают, пожелает ли Мерита говорить с братом. А если нет? Что, если он отравил сестру ядом предательства так сильно, что для него больше не осталось милосердия в ее сердце?
Он надеялся. Мерита всегда была добра и сострадательна. Она находила нужные слова для скорбящих и робких, для потерявших надежду и отчаявшихся... Так, может, и для него, совершившего страшную ошибку во имя благой цели, найдется у сестры прощение?
И чем больше времени проходило в ожидании, тем сильнее Эгир нервничал, не зная даже, с чего начать разговор.
Если бы рядом была Агнета, она подобрала бы слова, чтобы успокоить мужа, как и всегда. Дочь Грумдоттиров не задавала вопросов, не лезла назойливо под руку, выспрашивая у своего супруга то, чем он не мог и не хотел делиться. Она была мудра. Ей хватало сердечного тепла, чтобы понимать Эгира без слов. А ему довольно было ее тонкой руки на плече, чтобы груз вины становился хоть капельку легче. Но Агнета гостила у родителей и должна была вернуться только на следующий день. И будущему графу приходилось справляться с бушующими в душе чувствами. Эгир готов был ждать хоть всю ночь, если потребуется, только бы сестра снизошла до беседы с ним.
И она не подвела. Мерита никогда не подводила его. А он... он собственными руками сделал сестру несчастной. И теперь должен был исправить это. По мнению Эгира, воевать плечом к плечу с отцом было бы стократ легче, чем разговаривать с любимой сестрой в стенах родного дома.
Юбки прошелестели по полу, вырывая молодого Серенсена из глубоких и мрачных раздумий. Он узнал сестру по шагам, хотя теперь из ее походки исчезла непринужденная легкость, свойственная ей когда-то. Или ему так лишь казалось?
- Благодарю, — ответил сестре Эгир, опуская голову и тут же вновь поднимая ее, чтобы вглядеться в знакомое лицо.
Она стала бледнее. Было ли то следствием долгого пути домой, или бессонных ночей в качестве молодой матери, или того образа жизни, который Мерита вынуждена была вести? Или это тоже Эгиру казалось? Он всматривался в лицо сестры, пытаясь найти в ее чертах... он и сам не знал, что именно, и от этого тревога только росла.
- Агнета навещает родителей. Говорит, что тоскует по ним, когда находится здесь, но скучает, когда не видит меня больше суток. Она вернется завтра. Надеюсь, вам удастся повидаться до твоего отъезда. Я послал к ней гонца, как только узнал о твоем визите.
Эгир говорил размеренно и негромко, не желая ни выдавать своих чувств, ни пугать сестру излишней торопливостью речи. И лицо его слово окаменело, так тщательно юноша удерживал на нем выражение вежливого радушия.
Раньше ему не приходилось притворяться при Мерите.
Юбки сестры снова зашуршали, когда она подобрала их, усаживаясь в кресло. Было в этом звуке что-то такое, от чего защемило в груди. Что-то привычное, как и незыблемые стены дома вокруг них, как запах материнских духов или как тяжесть любимого охотничьего ножа.
- А ты? Маленькие трещётки утомили тебя? - Эгир чуть заметно улыбнулся, зная, что болтовня младших сестер способна довести кого угодно, даже терпеливую Мериту.
Говорить следовало не о том. Серенсена волновали вовсе не девчачьи разговоры и расспросы младших, не ноты, не мода при дворе и даже не сплетни, которыми жило высшее общество Йотуннланда. И оттягивать важное означало проявлять слабость. Будущий наследник графа приучен был бороться с собственными слабостями и страхами. Но он не успел перевести разговор в нужное русло. Мерита опередила его.
И, услышав ее вопрос, Эгир не выдержал. Медленно поднявшись из кресла, он сделал шаг, оказываясь перед сестрой. И упал перед ней на колени, зарываясь лицом в подставленные ладони.
- Сестра моя, прости меня, - глухо проговорил он.
Подняв голову, он продолжил, все так же сидя перед сестрой на коленях.
- Я слышал... До меня дошли слухи, что в твоей жизни не все - бесконечная весна и счастье, Мерита. И я чувствую, что в этом моя вина. Я отдал тебя в жены тому, кого считал и до сих пор считаю своим другом, из самых лучших и самых чистых побуждений, уверенный, что ты будешь счастлива. Но... Расскажи мне о своей жизни, прошу тебя. Что гложет тебя? Что смыло краски с твоего лица?
Эгир повел рукой, будто хотел коснуться щеки сестры, но не закончил жеста. Вместо этого он мягко сжал в своих ладонях руки сестры, продолжая смотреть на нее снизу вверх и готовый отодвинуться, если прикосновение покажется ей неприятным.