Сборы, суматоха, суета. Галатея рада, наконец, покинуть тюрьму Шатруа, гордо называющую себя замком династии Артуа. Она никогда не покидала Фламмансии. Хотела, но обстоятельства никогда не играли ей на руку. В Йотуннланд ее не пускал Бьёрн. В Эльмхольд ехать не было смысла. Путешествия в Малумнию для члена королевской семьи Фламмансии все равно, что посещение нижнего города со всеми его притонами и помойками - можно в качестве экзотики, но недостойно благородной леди. Кнежская Уния была для Галатеи под запретом из-за обид дальнего прошлого, а Дамакия...

Впрочем, о Дамакии Галатея и Бьёрн почти мечтали. Оказаться в стране, которая полностью противоположна родной Фламмансии, казалось чем-то удивительном. Мир, в котором маги не преследуются инквизиторами, волшебство творится буквально на улицах, а рядом с бакалеей есть магазин зелий и магических предметов. Бьёрн провел всю поездку в их темной и неудобной карете, составляя подробный план куда он пойдет в первую очередь, а какие достопримечательности посетит уже после свадьбы. Галатея была бы рада умиляться энтузиазму супруга, но ее мысли занимала не новая страна и не свадьба появившегося из ниоткуда монарха. Раз за разом, отгоняя их от себя, словно докучливый морок, она невольно возвращалась к воспоминаниям об отце.

Людовик Артуа будет не собой, если пропустит подобную пирушку. Галатея хорошо это знает, и потому все чаще сжимает ткань на юбке платья, глядя в крохотное окно кареты на летящего за ним виверна. Она редко летает на Эме, потому что его подарил отец, и каждое соприкосновение с теплой гладкой чешуей словно вонзает нож в ребра, промахиваясь мимо сердца, но доставляя меж тем нестерпимую боль. И все же, это родное существо, бывшее рядом с ней на протяжении всей жизни. Тея привязана к виверну той же невидимой нитью, что и к родителю, который бросил ее. Каковы шансы, что при взгляде на Луи, она сможет сдержать обиду и гнев, копившиеся в ее теле годами?

Артуа прибывают в Сораш почти за неделю до свадьбы. Бьёрна Тея отпускает искать его старых знакомых колдунов, бежавших из Фламмансии от инквизиции. Сама расхаживает по мощеным улочкам, поражаясь то магическим фонарям, то разыгрываемым прямо на площадях фокусам. Столица Дамакии выглядит безопасно, ярко, вычурно. Словно кто-то рассыпал по каменной кладке горсть разноцветных кристаллов, некоторые из которых превратились в высокие башни, а иные остались лежать мощными изваяниями, переливаясь всеми красками в свете солнца. Тея думает о том, что Фламмансия тоже могла бы быть такой. Тея думает, что будь она на троне, она первым делом распустила бы Инквизицию. Гримлок в ее голове соглашается. Мысли об отце тоже почти отпускают ее, но лишь до тех пор, пока в один из дней она не замечает темный силуэт на фоне белесо-облачного дамакийского неба. Магические существа вольготно чувствую себя здесь, и Галатея не раз встречала и наездников на грифонах, и даже птиц Рух. Однако Сенраф было невозможно перепутать ни с кем.

Не для нее. Не для той, кто годами крутил в своей голове эпизод, в котором виверна отдалялась все больше и больше, навсегда увозя от нее самого близкого человека в мире.

Галатея чувствует, как нечто неосязаемое в ее грудной клетке тяжелым грузом падает к желудку. Чувствует, как холодная и костлявая рука страха обхватывает ее пищевод. Чувствует, словно каменная плита надавливает на грудь, мешая сделать полноценный вдох. Людовик Артуа прибыл в столицу, и хочет она этого или нет, но эта встреча произойдет. Встретятся ли они глазами за общим столом, столкнутся ли на приеме или в танце? Тея задумчиво закусывает губу, провожая взглядом Сенраф и инстинктивно отступая в тень.

Ночь успокаивает пестрый пейзаж Дамакии, но не Галатею. Как бы она не заставляла себя поверить в то, что предательство отца больше не трогает ее, что ее обида остыла, а все хорошее, случившееся с ней за последние годы, вытеснило плохое, фиаско она терпит сразу, как остается одна. Волна беспокойства накрывает ее с головой, погребая под собой рациональность, и Тея ищет способы вернуть себе толику адекватности. Она идет к загонам для ездовых животных, чтобы повидаться с Эме. С помощью магии делает себя более восприимчивой к чужим эмоциям, чтобы наладить контакт с виверной - он все еще слабо доверяет своей хозяйке из-за редких контактов, но с магией Галатее проще понять его волю. Самостоятельно седлает рептилию, находя своеобразный отдых в простом физическом труде, выводит на улицу и поднимается на нем в воздух, оставляя острые шпили Сораша внизу. Каждый порыв ветра, каждый глоток воздуха - ночного, пряного от ароматов трав и растений - кажется глотком жизни, дарующей силы и веру. Они с виверном делают несколько кругов над городом, но Тея не любуется видом - прижимается к покрытой чешуйками шее, обнимая ее и спрашивая: Что мне делать, Эме? Как мне вести себя и какого результата я хочу достичь?

Виверн молчит. Тея не находит ответов ни у него, ни у себя.

В замке уже почти не остается горящих окон, когда Тея возвращается через сад, вернув Эме в загон. Проходит мимо стражников, показывая им слегка светящуюся печать на тыльной стороне ладони - магический символ, оставленный местным архимагом для обозначения приехавшей на свадьбу знати. Девушка отмечает, что один из них едва держится, чтобы не заснуть, зато второй невероятно бодр и рад своему посту. Она с ухмылкой мотает головой - нечто похожее чувствовали они с Бьёрном, когда кому-то из них удавалось вырваться из дома во время первых месяцев жизни их детей. Ночь теряет свою притягательность, когда в ней нет ни любви, ни сна, а единственные звуки, которыми она наполнена, это не стрекот сверчков и цикад, а детский плач. Действующее заклятие резонирует на чью-то злость за воротами сада, чье-то похотливое настроение на другом конце дворца и... Теплая улыбка Галатеи гаснет, когда она, словно вышедшая на охоту гончая, ловит след добычи.

Ее дыхание прерывается, ее сердце замирает, ее голова сама собой поворачивается в сторону одной из беседок. Каковы были шансы, что вместо борделей, кабаков или магических портов, Луи Артуа выберет остаться сегодня в замке? Тея сдвигает брови, пытаясь не думать о том, что шансы эти были весьма велики. Она помнила [заставила себя помнить] образ отца бездушным, холодным и жаждущим земных удовольствий. Она не осознавала, что на самом деле он был таким же человеком, как она сама. Был ли шанс, что то отчаяние и вина, которые она учуяла, принадлежали действительно ему?

Тея нерешительно движется в сторону беседки - ноги ведут ее сами, не особо интересуясь тем, что на этот счет думает разум. Она думает о том, что если накинуть на голову капюшон, он узнает ее не сразу. В последний раз Луи видел ее нескладным подростком. Теперь она выше, статнее, женственнее. Ее лицо стало более взрослым и мягким, ее голос стал ниже и тише. Задумчиво касается пряди волос и выдыхает - волосы выдадут ее с потрохами, как и то, что она совершенно точно не сможет чувствовать себя не_скованно и не_тревожно в его присутствии. Мысли подверждают невербальные телесные сигналы, когда прямо у беседки она останавливается и закрывает глаза, пытаясь сейчас же развернуться и пойти в другую сторону. Поздно. Поза сидящего внутри человека стала чуть более напряженной - ее заметили.

Галатея шумно выдыхает, заходит внутрь, садится рядом. С удивлением замечает, что из-за паров, выдыхаемых ее отцом, она почти не чувствует его эмоций - лишь поверхностно, по самым верхам. Тяжелая каменная плита давит на грудь еще сильнее. Тея с минуту сидит молча, не глядя в сторону Луи, а затем как ни в чем ни бывало поворачивается, забирая самокрутку у него изо рта. Затягивается, коротко закашливается с непривычки и возвращает дурман в руки мужчины. Пока она делает это, успевает заметить его лицо, лишь едва освещаемое светом луны - обеспокоенное, удивленное, постаревшее. Глупо было думать, что более чем за 10 лет он все еще будет оставаться главным красавчиком Фламмансии. Годы, война и правление чужой страны оставили на его лбу глубокие морщины, однако глаза, кажется, сохранили привычную искру.

- Не успел на экскурсию по столице? Все дома терпимости и кабаки в нижнем городе, отец.

Тея делает ударение на последнем слове. Она снова отворачивается от него. Чтобы не видеть, с каким презрением он ответит ей. Чтобы он не видел, как переступая через собственные страх и боль, она удерживает слезы в глазах.

Подпись автора

Если бы она могла взглянуть на себя со стороны, то наверняка не приняла бы себя за принцессу Фламмансии, Йотуннланда и Вельшавы. Так - за сгорбленного обиженного подростка, который разве что не поджимает под себя ноги, чтобы казаться еще меньше и незаметнее. Поза ее скована, зажата, напряжена - прямо как в тот день, когда они с отцом виделись в последний раз. Когда она сидела на своей постели, обнимая колени, и мотала головой на слова Робера о том, что ее отец не пожелал, чтобы она проводила его в путь.

Она словно боится  выпрямиться и показать то, какой он стала. Словно не хочет финализировать их давно зависший разговор, заканчивающийся фразой "и со времени их последней встречи прошло более десяти лет". Словно, если сейчас они встретятся взглядами, все это станет реальностью. Холодок бежит по ее затылку, шевеля маленькие белые волоски на шее. Такие же, как у него. Как у ее отца.

Галатея приподнимает уголок рта, когда Луи говорит ей, что хотел тишины. Нарушить его планы было по-садистски приятно, и Тея чувствует, как ее плечи распрямляются, выводя ее в более сильную позицию. Сложно вдруг осознать, что ты больше  не жертва и  не заложница ситуации. Сложно поверить, что из пешки ты стала ферзем. Сложно, но ее собственные слова, пронесенные через годы восстановления собственной психики, тихо звучат в ее голове:

Тея проговаривает про себя строчки из письма и выдыхает. Откидывает с головы капюшон, открывая лицо, волосы, даже почти высохшие от слез глаза. Впервые находит в себе силы встретиться взглядом с Луи. И от этой встречи волна энергии проходит по костям, оседая где-то на задней стенке горла.

— Ты скучала по мне, милая? Могла бы и написать старику, знаешь ли.

Галатея задумывается всего на мгновенье, словно некоторая сила (воспитание? этикет?) пытаются сдержать ее, но эмоции берут верх. Проходит меньше секунды, прежде чем все внутри нее приходит к единому сбалансированному решению, и рука девушки с громким шлепком касается щеки ее отца. Пощечина слабо выражает ее оскорбление, поэтому она заносит руку еще раз, особенно после слов о бордельной девке - понятно, ради чего он бросил ее, чтобы она не отвлекала его от бесконечных баб - но внезапно останавливает, не доводя до лица.

- Ну ты и свинья, - дерзко бросает Тея, чувствуя в своем голосе дрожь, но еще не давая ей вырваться наружу вместе со слезами.

- Я написала тебе тысячи писем.
- Мои дети родились лишь потому, что ты не помешал моему браку.
- Пока ты развлекался, я терпела унижения при дворе.

Она снова тяжело выдыхает, смеряя Луи взглядом, полным обиды и злости. Словно та маленькая девочка, которую он оскорбил, вновь взяла над ней верх.

- А сколько писем написал мне ты? Сколько извинений принес? Кстати, как там приглашение на мою свадьбу с дикарем?! - Галатее все тяжелее сдерживать голос, то и дело срывающийся на крик. Она не рассчитывала на то, что устроит истерику в первую минуту их общения, но провокация отца была столь изящна и проста, что сдержаться не получалось. Она всегда легко поддавалась его манипуляциям, поддалась и в этот раз. Словно не было счастливых лет рядом с Бьёрном, словно не было того очищающего ее момента, когда она увидела его в магическом зеркале. Вскочив и нависнув над Луи, Тея едва сдерживается, чтобы пнуть его прямо в живую изгородь беседки. К тому же, мысли о том случае с зеркалом немного охлаждают ее пыл. Девушка щурится, словно змея, понижая голос и складывая руки на груди. - Как невеста? Или уже жена?

Подпись автора

Ярость постепенно сходит на нет - сказываются манеры принцессы, вымунштрованная годами привычка быть вежливой и сдержанной. Тея вообще редко позволяет себе эмоции; этому учил ее отец, этому учили ее учителя по этикету, этому научила ее жизнь. Кому нужна ее честность, если двор - это липкая паутина лицемерия? Еще в детстве она впитывала это каждой порой, когда Луи любезничал с Робером за ужином, а после планировал его смерть, рассказывая маленькой Тее о том, как он завладеет троном любимой Фламмансии. Тогда она выучила - злись, радуйся, обижайся и даже теряй голову от удовольствия лишь тогда, когда никто, кто может воспользоваться этим, не видит тебя.

Тогда - в детстве - она не боялась делать это перед отцом. Теперь он стал последним человеком, которому она показала бы свое истинное лицо. И ту слабость, что она испытывала, едва сама мысль о нем, посещала ее.

Несмотря на это, Тея с удивлением для себя отмечает, что реальный Людовик Артуа куда менее страшен, чем ей казалось раньше. Но куда более опасен. В его глазах мелькают тени - она видит их, она чувствует их из-за той магии, что все еще струится потоками через ее тело. Тени сожаления, тени скорби. Но ничто - ни один мускул в его лице, ни одно движение не выдает истинных намерений Луи. Он все еще старается казаться смешливым, и это словно приводит в чувства Галатею.

Ее отцу не нужны руки, чтобы дать ей пощечину.

Тея закатывает глаза и изящно дергает плечиком в ответ на укол о ее салоне. Она изгибает бровь и смотрит на Луи почти разочаровано - неужели он правда думает, что каждый член семьи Артуа хотя бы раз не попытался вставить шпильку относительно ее занятия? И тем не менее, она не раз видела там Данте, Николаса и даже Стеллу с Робером - они, впрочем, заставили ее принести арканную клятву о том, что девушка никогда и никому не расскажет о том, что они бронировали для своих покоев. Секс был нужен всем, даже Артуа. Особенно Артуа. И потому ее заведение никогда бы не утратило актуальности.

Галатея гордится своим салоном, но предпочитает не рассказывать отцу, что именно он вдохновил ее на открытие подобного места. Вместо этого она возвращает ему колкую стрелу обиды, давя на самое больное - самолюбие.

- Не хотелось бы видеть тебя обнаженным, отец... сам знаешь, насколько это жалкое зрелище - стареющие ловеласы.

Ее губы впервые выгибаются в улыбке, которую не скрывают ни тьма ночи, ни капюшон. Шутит ли она, наслаждается ли издевкой - загадка, но Тея определенно чувствует, как глаза ее становятся все суше, а обида отходит на второй план. Она снова садится рядом с Луи, распахивает плащ, откидывается на спинку скамьи. Переводит взгляд на мужчину, вновь оценивая его взглядом не обиженной дочери, но взрослой женщины. Как она могла быть влюблена в него? Остриженные по кнежской моде волосы, слишком выдающийся подбородок, недостаточно широкие плечи... Бьёрн на его фоне выглядел олицетворением Диоса, сошедшего с полотен древних умельцев. В нем была молодость, сила, красота. Но не было ни рук, которые нежно обнимали ее с юных лет, ни губ, мягко шептавших обещания, ни шеи, которую в своих мечтах она сжимала десятки раз - порою, в попытке убить, порою в порыве страсти.

А самое главное - в нем не было того спокойствия, которое умиротворяющей ладонью ложилось на ее грудь, когда она оказывалась в компании отца. И голоса, все еще по привычке преследуемые ее, замолкали, и течение времени казалось медленным и успокаивающим.

Тея почти признает собственную победу над своими эмоциями, прежде чем Луи упоминает Стефанию. Стефанию в постели. Неужели он и правда женился, даже не пригласив ее на свадьбу? Или они настолько купаются в страсти друг к другу, что не стали ждать консумации? Девушка продолжает щуриться, словно это поможет ей найти ответ в лице Людовика. Когда она в первый и в последний раз видела его рядом со Стеф, она казалась ее полной заменой. Оскорбительным надругательством над ней. Нехотя, но она все равно надеялась на то, что у них ничего не получится. Что рано или поздно Луи признает ее - Галатеи - неповторимость. Выходит, зря?

- Рада, что ты не скучаешь, - все ехидство уходит из ее голоса, и девушка отворачивает голову, глотая обиду. Это она должна была стать ей. Той, которую он воспитает, той, на которой женится и той, чьими успехами в постели он бы хвастался. Галатее становится противно настолько, что она хочет уйти. Вместо этого она собирает последние силы и выдыхает с гордостью. - Бьёрн. Он прекрасный человек. Намного лучше, чем ты когда-либо мог стать. Я рада, что именно он в итоге оказался рядом. Молодой, красивый, горячий. Верный, - Тея делает особенное ударение на последнем слове, после чего заглядывает в глаза отца прямо, почти с вызовом. - О чем еще может мечтать женщина? Даже сочувствую Стефании, что ей этого никогда не узнать.

Галатея притворно-разочарованно качает головой, глядя на Луи почти невинно. Разозлит ли это его? Наверняка. Но пускай ее отец не забывает, что если он растил манипулятора подстать себе, стоит привыкнуть к последствиям этого.

Подпись автора

Галатее не нужно использовать магию, чтобы понимать реакции Людовика на все, что она говорит или делает. Будучи королем, он успешно выучился скрывать свои эмоции, но Тея не гладит, а колет, и это выбивает его из привычной колеи. Все ее появление здесь выбивает его из колеи, и девушка по-своему наслаждается этим эффектом. Эмоционально ее выворачивает, словно скинутую второпях перчатку, но Галатея вынуждена признаться - именно по этим переживаниям она так тосковала. Именно эти чувства так привязывали ее к отцу - взлеты и падения, постоянные перепады настроений. Будучи ребенком, она никогда не знала, что ждет ее сегодня - нежное объятие и поцелуй в лоб или новая лекция о том, что она недостаточно хороша в исполнении своих обязанностей будущей королевы. Это пугало, это настораживало, это пленило.

Это заставило ее вспомнить, почему теплый, терпимый и поддерживающий Бьёрн так долго не мог отыскать дорогу к ее сердцу. Вся она была проложена зарослями непримиримых противоречий, высаженных ее отцом.

Каждое слово Луи отдается новой пощечиной, и ей бы уже заплакать и сбежать, но Галатея стойко держит удар. Он смеется над тем, какую пылкую речь она выдвигает в защиту Бьёрна, намекает на то, что всегда был в курсе ее нежных чувств к нему в глубоком детстве. Галатея слегка давится этим странным ощущением на корне языка - между рвотой и слезами. Между досадой и обидой.

Никто, даже Робер... даже Филипп! который любил постоянно вставлять ей шпильки, не издевался над ней, когда Людовик покинул Фламмансию. Слившись с белыми волосами, она точно призрак бродила по Шатруа, неизменно вздрагивая при любой попытке заговорить с ней. Никто  не знал точно, но многие догадывались об истинных чувствах девочки. И всем Артуа хватило совести сдерживать собственные желания посплетничать в ее присутствии.

Ее чувства охраняли все, кроме него. Кроме Луи. Он умел лишь надругаться над ними, в очередной раз видя в них отголосок собственного великолепия. Краем сознания Тея понимала это и тогда, но лишь сейчас она осознает это в полной мере. Ему всегда было все равно на нее. Она была игрушкой, которую он настраивал под себя. А когда игрушка надоела, он нашел новую.

Осознание этого освежает намного лучше вечернего дамакийского воздуха. Галатея не выглядит грустной, разочарованной или обиженной. Она выглядит усталой. Изгибает бровь, тяжело вздыхая и качая головой. Садится рядом с Луи, обнимая его ладонь своими. Отнесясь к нему так, будто он и правда всего лишь стареющий родитель, давно потерявший разум и углубившийся в собственную жизнь.

- Прости, отец. Я смела подумать, что ты заинтересуешься тем, чем живет твоя дочь после твоего вынужденного отъезда. Как сложилась жизнь у "твоего сокровища", не грустит ли она в твое отсутствие. Но я вижу, что не вызываю в тебе былого интереса. Извини, что отняла у тебя этот вечер.

Тея говорит с натуженной скорбью, но не пытаясь играть. В ее манипулятивном монологе отчетливо сквозит фальшь - она выглядит словно актриса дешевого балагана, и знает об этом. Это можно заметить по слабой, спрятавшейся в самый уголок, искре в ее глазах. По дергающимся уголкам рта. По тому, как по-отечески она похлопывает ладонью по руке Луи. И как целомудренно целует тыльную сторону его ладони, а затем встает, чтобы чмокнуть отца в макушку. Наклоняется над ним максимально близко, кладя руку ему на грудь, прикасается губами к светлому челу и опускается к уху.

- А ты что, был бы ревнивым любовником? Не буду скрывать, я много раз представляла себе это. Как ты отпускаешь оковы общественных запретов и овладеваешь мной. Как мы делаем это на троне, в покоях Робера, на крыше замка Шатруа... Так хорошо знающие, так хорошо понимающие друг друга.

Ее голос светлеет, становится мечтательнее, мягче. Рука словно рефлекторно сначала впивается в рубашку сильнее и ослабевает.

Она собирает в этом, словно случайном, предложении все - жажду власти, нарциссизм, его осознание собственной особенности. За те годы, что они провели вместе, Тея не только впитывала то, чему он обучал ее. Она следила, подмечала, запоминала. Она выучила Луи наизусть, словно любимую книгу, добравшись до тех столпов его личности, о которых знали лишь немногие. И она знала на что нужно надавать, чтобы вызвать у отца эмоции. Пусть время прошло, но ядро изменить оно было не в силах.

Создавая копию себя, Людовик не заметил, как создал своего худшего врага.

Тея тяжело вздыхает, ставя этим точку в своем монологе. Отгоняет от себя случайную мысль о том, что каким бы наигранным ни казалось ее поведение, искренности в нем больше, чем во всем, что она делала весь этот день. Замирает на короткое мгновение, пытаясь понять, следует ли продолжать эту игру или пришло время покинуть сцену.

Подпись автора

Галатея знает - самолюбие Луи никогда не позволит ему просто уйти и оставить их разговор незавершенным. Он был мастером расставлять точки: твердые, когда пресекал ее попытки поговорить. Крупные, когда уехал, не попрощавшись. Многоточия, когда сбегал от бесконечных любовниц. Оставить разговор неоконченным для него было все равно что признать чужую правоту, а отец Галатеи допустить подобного не может. Не мог, по крайней мере, пока она была рядом и с усердием ученицы изучала его характер. Она могла бы стать ученой, преподавай в университетах дисциплины вроде "Как понять Людовика Артуа". И в то же время признать, что до конца этот предмет никогда не будет изучен.

Поэтому, замерев после своей реплики, Тея ждет. Тея наблюдает. Как меняется выражение лица Луи, как учащается его дыхание, как загораются его глаза. Она почти слышит в тишине дамакийской ночи, как в голове его роятся мысли, почти ощущает, как с запахами ночных цветов переплетается его собственный запах, оседающий на ладонях влажным осадком. С выражением триумфа Галатея смотрит на замешательство, отразившееся на лице Луи. Он уже шутил над ее странной привязанностью, и когда шутка подошла к слишком острой грани что же... растерялся? Тея невольно поднимает уголок рта, замечая перемены в лице отца.

Она надеялась на подобную реакцию. Она ждала ее. И совершенно не знала, что с ней делать.

С того момента, как ладонь Луи оказалась на ее талии, Галатея, кажется, перестала дышать. Это было не отеческое объятие. Жадное, властное, притягивающее к себе. Так притягивали ее к себе мужчины в салоне, когда она в парике и маске выдавала себя то за экзотическую танцовщицу, то за разносчицу вин. Замерев, она позволяет и этому мужчине сделать подобное, чтобы посмотреть, к чему это приведет. Чтобы попытаться оправдаться перед собой, почему она не хочет сопротивляться.

На вопросы отца Тея не отвечает - она тонет в его обещаниях, в его прикосновениях. Таких пугающих и одновременно желанных, таких предосудительных и в то же время естественных, словно пальцы Луи попадают в заранее выточенные под них ложбинки на ее собственном теле. Идеально подогнанные к ее бедру, талии, шее. Чем крепче он сжимает ее, тем больше становятся глаза девушки от страха. Не страха за то, что он случайно убьет ее. Страха от осознания, что ей нравится это. Нравится низкий, почти шепчущий голос отца, нравится тепло его кожи, нравится тот взгляд, которым он смотрит на нее сейчас.

Галатея прикрывает глаза на мгновение, собственными пальцами крепче впиваясь в ткань рубашки, неосознанно отодвигая ее и двигаясь к шее самого Луи. Ей кажется, что в словах отца есть истина - она принадлежит ему, всегда принадлежала, и спорить с этим было неосознанной глупостью. Даже оскорбления Бьёрна не кажутся ей чем-то важным, ведь ничего важнее того, что ее отец прикасается к ней с таким жаром существовать не может.

Заклинатель змей ловко дует в свою дудку, пока она, Галатея, танцует под заданный ритм. Она выныривает из этого состояния лишь на миг, чтобы обхватить пальцами шею уже самого Луи и мягко сжать ее.

- Не смей упоминать эту девку при мне, - отвечает она о будущей жене Людовика, той самой, что заняла ее место, той самой, что была ее бледной тенью, но при этом добилась многого. Эти слова тяжелым крюком пытаются вытащить ее из той паутины, в которую она попала, но выпущенная Луи нить снова затягивает ее обратно. Лишь краем сознания понимая, к чему ведет ее сближение с отцом, она успевает выдохнуть в его рот прежде, чем их губы соединятся.

- Его зовут Бьёрн.

И Бьёрн вместе с двумя их детьми, со Стефанией, вместе с ее собственным разумом поглощает жаркая волна испепеляющего пламени, созданного прикосновением губ Теи и Луи. Не существует ни разума, ни времени, только несколько секунд яркого фейерверка, который запускает юная беловолосая девочка, мечтающая о том, что когда-нибудь выйдет замуж за своего любимого папочку. Взрослая Галатея дает ей сполна насладиться моментом, словно наблюдая со стороны, пока дыхание ее не обрывается.

Какого Гримлока...

За воротами сада сорашского дворца воет пес. Вой его так громок и внезапен, что приводит Галатею в чувство не хуже крынки ледяной воды, вылитую на забулдыгу ранним похмельным утром. В одно мгновение в ее голову возвращается осознание себя, а вместе с ним и Бьёрн, и ее дети, и прожитые в дали от отца годы и сам факт того, что только что она целовала отца. Не невинно, не как благодарная дочь, не как истомленная детской влюбленностью девчонка. А как та, что ответила на поцелуй желанного мужчины. Не отца. Ревнивого любовника.

Галатея отстраняется, в страхе и непонимании раскрыв глаза. Ее ладонь так и остается лежать на груди Луи, сначала служа рычагом для отталкивания, затем мягким якорем, не дающим им совсем потерять контакт. Принцесса мотает головой, трогает висок, словно только что пробудилась ото сна. Мелодия флейты прерывается, змея выходит из-под контроля.

Вопросы упрямой толпой копошатся в ее голове. Что это? Взаимность? Игра? Очередная манипуляция? Ее отец прощупывает, насколько она готова унижаться перед ним? Пытается понять что чувствует сам? Показывает, что все это время мечтал о ней в том же контексте, что и она о нем? Или лишь отдается моменту, будучи опьяненным свободой, вином и табаком? Галатея щурится, пытаясь найти ответы на эти вопросы в глазах Луи. Ей нужна информация, ей нужно подтверждение того, что Людовик не рассмеется ей в лицо, не продолжит закидывать ее новыми неуместными вопросами.

Она вновь ощущает себя уязвимой. И словно в ответ на собственные сомнения, идет в наступление первой.

- Хочешь знать, как я представляла это себе или совпадали ли мои представления с твоими? - ее щеки пылают жаром, но Галатея не отстраняется и не уходит. - Вспомни, в тех моментах когда ты ублажаешь себя, о ком ты думаешь? Смотришь ли ты в зеркало, видя в нем любимые тобой твои черты, так похожие на мои?

Галатея надеется застать отца врасплох, как однажды застала за этим саму себя. Как тогда, когда она осознала в полной мере, что ее привязанность к Луи так сильна, потому что они похожи, как физически так и морально. Луи был влюблен в себя, а потому, создавая в ней свою копию, мог ли быть не влюблен в нее?..

Страх отступает, и мысля уже более трезво, почти расчетливо, Тея примиряет внутри себе неожиданно возникший огонь страсти, смешанный с пламенем ненависти. Позволяет им выйти наружу, не сжигая все вокруг, а лишь подогревая и распаляя. Девушка толкает отца в грудь, садясь к нему на колени - не как в детстве, а плотно обнимая его бедра своими. Зеркально кладет его ладонь на свою грудь, заставляя сжать ее. Нависает сверху, мягко касаясь губами то виска Луи, то мочки его уха, то шеи. На мгновение задерживаясь и всматриваясь в ненавистные [любимые] глаза, очерчивая взглядом линию челюсти, изгиб носа.

- Расскажи мне. Я никому не скажу, - почти с материнской заботой обещает Галатея, опуская руку к брюкам мужчины и поглаживая его по бедру. Ничего слишком откровенного, никакой конкретики. Лишь короткое заклинание и взмах рукой в сторону вьюнка, накрывающего беседку, который быстро бежит по ее колоннам, скрывая их от посторонних глаз.

Подпись автора